— Вернуться тоже не получится. Нужно вести переговоры, — сказала Маша.

Игнат, помедлив, собрался сделать шаг на тропку со словами:

— Переговоры так переговоры. Пойду побеседую с хозяином луга. Вы, Марья Петровна, здесь оставайтесь. Вернусь, не волнуйтесь. Меня лесовик выслушает.

— А если нет? Велико ли здесь влияние вашей бабушки? — засомневалась Маша. Тоже помедлила, но добавила: — Есть один способ. Позволите?

Игнат помог ей спуститься с седла, и она, невероятно смущенная его прикосновением, присела у края тропки. Не сразу сообразила, что делать. Сосредоточилась, выкинув из головы всякие глупости.

Для венка лучше, конечно, цветы, но и травы подойдут, главное, чтобы подушистее.

Мария ловко надергала коровяка и маков, а вот к полевице постаралась не прикасаться.

Полевица – трава темная. Сунься в ее дерновник – и даже спящая летом под землей нечисть узнает о беспорядке, чинимом людьми на запретном навьем лугу.

Маша быстро сплела два венка, для крепости перевязав их оторванными от рубашки ленточками.

Вынула из торбы миниатюрный ножик в чехольчике, предназначенный для вскрытия конвертов, но чаще используемый Машей в куда менее приятных случаях.

Кровь – мощнейшая гарантия, но еще средство для целей… разных, не всегда хороших, темной ворожбы, например. Отданная добровольно, она закрепляет клятвы.

Лучше всего потом отдать цветы с венков проточной воде, которая обратит кровь в саму себя. Или на время положить во что-то железное или с серебром. У отца была шкатулка для таких целей, теперь ей владеет Маша.

Она уколола палец и передала Игнату, который привычно царапнул себе ладонь. Несколько капель упали на вянущие маковые лепестки и смешались.

Затем Мария подняла венки к солнцу и вымолвила нужное слово.

Просьбу. Обещание. Поклон. Уважение и чистое намерение. Словеса тем и были хороши (но и сложны для изучения), что неуловимо сочетали в себе многие смыслы.

Маша почувствовала, как дрогнули Явь и Навь. Значит, она была услышана.

— Вдольская кровь, — выдохнул Игнат. — Вы, барышня, из княгинь будете?

Маша покачала головой, все еще прислушиваясь к эху слова.

— Осинины – потомки тех самых Добрыниных, великих вдольских бояр. Но очень дальние. Я просто с детства изучаю словеса. Сама не помню, но маменька рассказывала, что мой отец мастерски владел языками Поперечья и ни в чем не уступал вдольским князьям. Слово – это суть жизни. Отражение ее. С его помощью многое можно сотворить, изменить… исказить. А венки… — Маша запнулась, подыскивая нужное сравнение, — это как гостям надеть домашние туфли… тапочки. Еще мы попросили, извинились и пообещали, что зла не причиним.

— Ух! — Игнат взъерошил волосы пятерней. — Вот уж не знал. Диво дивное.

Он нахлобучил свой венок на голову, и тот тут же сполз на лоб.

— Маловат, — улыбнулась Маша. — Сейчас поправим.

Она подошла к Игнату со спины и потянула узелок ленты. От парня пахло травой… медом… чем-то терпким, слабо…

Мужской туалетной водой, определила Маша. Дорогой. Не иначе как подарок князя верному слуге. Маша к знакомству тоже придарила Марфуше флакон сладких франкландских «Бискви ванийе».

— Вот так. Теперь можем попробовать, — сказала Мария, храбрясь. — Но лучше лошадей в поводу вести, мы на чужой территории. Луговик нас не тронет… не должен. Мы теперь его гости. Но Кудря с Булатом могут испугаться навьих.

— Булат к нечисти привычен, — возразил Игнат. — Только русалок побаивается. А вот Кудря… та да.

Он сотворил у сердца Ладов знак, и Маша его повторила. На всякий случай.

Сколько она себя помнила, душа ее не лежало к какой-то одной религии. В Великом она ходила в разные храмы по настроению, тем более что все ее знакомые также следовали сей привычке, скопированной у Государя и его семейства.