– А я и не разбойник, – чуть улыбнувшись кончиками губ, ответил тот отцу Филиппу.

– Не понимаю, – переспросил батюшка, – наказаны вы за разбой. И в то же время утверждаете, что вы не разбойник.

– Я действительно преступил закон. В соответствии с Уголовным кодексом за совершенное правонарушение мне грозило до трех лет лишения свободы. Разбоем я никогда не занимался. Но во время следствия мне приписали и то, что я никогда не совершал. Причем ни для кого это не было секретом. Но я не стал отпираться. Суд прошел по ускоренному варианту. Я получил относительно небольшой срок в колонии общего режима с правом на условно-досрочное освобождение.

Ответ заключенного еще больше запутал отца Филиппа.

– Постойте, выходит, вы преступления не совершали, но отпираться тем не менее не стали. И до истины решили не докапываться. Почему вы соглашаетесь на явное беззаконие и не настаиваете на пересмотре дела? И еще, слушая вас, невольно возникает помысл, что таких, как вы, в зоне немало?

– Каких таких? – переспросил заключенный.

– Ну вот таких, невиновных.

– Ошибаетесь, батюшка. Невиновных здесь нет. Каждый в чем-нибудь да виновен.

– Как – нет?! А вы? Ваш собственный пример не свидетельствует ли об обратном?

– Если бы прокурору стало известно обо всем, что я на самом деле успел натворить в своей жизни, то меня бы ждала расстрельная статья.

Отец Филипп задумался. Прервав молчание, он спросил:

– Да, но ведь, кроме вас, этого больше никто не знает. Зачем же вам соглашаться на столь длительный срок заключения? Восемь лет – это немало.

– Шесть, или восемь лет, или десять. Это уже не мне решать. Молодой был, и то, что когда-то натворил, все это было по глупости. Становясь старше, я понимал, что просто так мне это с рук не сойдет. Сперва это был только страх наказания от людей. Но люди за мной не пришли. Мое преступление до сих пор не раскрыто. Можно бы и успокоиться. Но нет, неожиданно накрыло чувство покаяния «за содеянное». Душа заболела, потому и в церковь пришел. Я уверовал в Бога. Специально поехал в один далекий монастырь поговорить с духовным человеком. Знакомые посоветовали к нему съездить.

Я увидел этого человека, поверил и открылся ему. Рассказал обо всем в исповеди и спросил, что мне делать? Он ответил:

«Молись и проси Христа, чтобы суд за твой грех совершился бы еще здесь, на земле. А не там, где покаяние уже невозможно. Лучше быть наказанным и пострадать здесь, а не в вечности». Я стал молиться.

Ввязавшись в случайную драку, даже не думал, что все вскоре обернется именно так и я за то, чего не делал, получу целых восемь лет. Но я каждый день вспоминаю ту мою молитву с просьбой о наказании за грех еще здесь, на земле. Без ропота принимаю в очищение от реально совершенного мной злодеяния. И благодарю за Его снисхождение ко мне, всего только восемь лет заключения.

В храме в самой Угрюмихе те же дачники бывают редко. Но все же несколько таких семей, приезжая летом на дачи, причащают детей на воскресной литургии. Иногда и сами причащаются. Чаще остальных летом на службах можно было увидеть Анастасию, молодую женщину лет тридцати пяти. В храм они приходили вдвоем с дочкой дошкольного возраста. И никогда отец Филипп не видел рядом с ними мужчин, ни дедушки, ни папы, из чего сделал вывод, что Анастасия, скорее всего, воспитывает маленькую дочь в одиночку.

Добродушная Настя нравилась старому священнику. Ему всегда были симпатичны люди простые в общении, не кичащиеся учеными степенями, дипломами или достатком. Он терпеть не мог в людях равнодушия и радовался, видя, как кто-то отзывается на нужду другого, помогая ближнему, хотя бы в малом. По мнению отца Филиппа, Настя была именно таким человеком. Потому когда он видел Настю с девочкой входящими в храм, то неизменно испытывал чувство радости. Еще батюшка любил детей. Собственные его дети давно уже выросли, а внуки к деду в деревню приезжали редко. А как подросли, так и вовсе перестали бывать.