В памяти всплыло, как прохожий был недоволен тем, что я его сфотографировала.

«Недовольство его вполне объяснимо, – размышляла я, – даже если это случайный прохожий: кому понравится, когда его фотографируют без спроса? А разрешения я не спросила».

Но вспомнив свои странные видения, я предположила, что мужчина мог быть как-то связан с моей семьёй. Он был примерно одного возраста с дедом и, возможно, имел военное прошлое. Несмотря на хромоту в Каменнолицем ощущалась военная выправка.

«А если так, – сделала я вывод, – то они с дедом могли как-то пересекаться. Если моя догадка верна, то прохожий неспроста появился на моём пути. Мдааа… отдает паранойей… По наследству она что ли передается», – попыталась мысленно пошутить я, чтобы хоть немного снять напряжение.

Мысли мои перепрыгивали с одной на другую, словно воробьи, резво перескакивающие с ветки на ветку дерева, росшего прямо перед окном нашей с Марьей комнаты. Думаю, этому виной была спешка. Даже не глядя на часы, я чувствовала, что опаздываю.

«Почему же незнакомец не настоял на удалении фото? – мысленно удивлялась я, – Засветился – уничтожь компромат! Так действуют все фигуранты в моих любимых детективных историях. А он этого не сделал… Почему поступил так опрометчиво, ведь производил впечатление далеко не глупого человека? Человека, который точно знает, чего хочет. А если предположить, что он «засветился» умышленно?»

Мне вспомнился подслушанный летом разговор деда по телефону.

«Мог ли собеседником деда тогда быть Каменнолицый? Мог, но как же это теперь проверить? А почему незнакомец отверг мою помощь, когда поскользнулся? Думаю, тут всё просто: слабость в ногах, по всей видимости, стала неожиданной и для него самого, – пришла я к выводу, – и меньше всего гордец хотел, чтобы у его немощи появились свидетели».

Даже визуально было заметно, что у моего молчаливого собеседника имелись проблемы со здоровьем. Бледность лица, которую я назвала бы болезненной, какая-то внутренняя надломленность. К тому же трость настолько органично смотрелась в его руке, что казалась её продолжением.

«Похоже, она не один год помогает своему хозяину перемещаться и стала с ним единым целым. Поэтому я и не сразу ее заметила».

«Он не заводил со мной разговоров и держался на безопасном расстоянии. Значит, причинять вреда не собирался», – подал голос мой многострадальный инстинкт самосохранения.

«Ошибка!» – возмутилась моя подружка—интуиция и услужливо подкинула мне воспоминание непонятной прострации, в которой какое-то время назад я пребывала.

«Значит, нападение всё-таки состоялось, правда, не физическое, а … на ментальном уровне, что ли», – напрашивался очевидный вывод.

Необычный взгляд незнакомца имел какую-то странную силу. Он будто подталкивал меня к воображаемой пропасти, у самой кромки которой я себя ощутила под магией неестественно широких, угольно-чёрных зрачков его глаз.

В общем, мои размышления оставили больше вопросов, чем ответов. Отчаянно не хватало вводных, как любит говаривать дед.

Послышалось настойчивое жужжание смарта. Оставив очередную попытку застегнуть молнию на платье, которое выбрала для ужина в ресторане, я подбежала к телефону.

– Ну, где ты ходишь? Почему трубку не берёшь?

– Я ещё в общаге, Маш.

– Как?! Ну, ладно… Согрелась? Кофе выпила?

– Не успела. Но душ приняла. Скоро выхожу. Только вот платье застегну…

– Какое?

– Ну, то новое – кремовое, помнишь?

– У которого молния на пол спины что ли?

– Да. До середины застегнула, а дальше – никак.

– Надень другое! – распорядилась она, – Времени нет! Опаздываешь!