Саныч если и удивился такому поведению, то промолчал. Сгреб со стола папку и стоя принялся ее изучать. Через пятнадцать минут опустился обратно в кресло и, почесав седой затылок, поинтересовался:

— Уверен?

— Как никогда.

— Ты же понимаешь, что он этого не одобрит? — Саныч задавал вопросы таким тоном, как будто заделался воспитателем детского сада и спрашивал у встающих с горшка малышей: «Вы пописали, дети? Точно пописали?»

— Понимаю, Саныч. Я вот тоже не одобряю его действия, только вот моим мнением никто не интересуется.

Борисов кивнул, что-то просчитывая в уме.

— А что Мариночка?

— Ваша дорогая Мариночка, Саныч, бьется в истерике, как и положено нормальной женщине.

— Но она?..

— Да, — рыкнул Максим, начиная уставать от этого разговора.

— Все, не заводись, сопляк. Я согласен. Отцу твоему сообщу через пару дней.

Вольский взмахнул руками, открещиваясь:

— Это вы уж как-нибудь сами, без меня.

Одно из самых важных дел Максим решил. Он чуть было не профукал все с этим своим отпуском. Так и правда же прихватил с собой Энджи. Благо хватило мозгов там ее и оставить. Все равно со своими функциями девушка давно не справлялась и даже в вечер выпускного с трудом сняла его напряжение.

Так. Все. Лучше настраиваться н вечер.

Успокоительного перед этим, что ли, выпить? Хотя нет. Лучше сразу ударную дозу брома. Только так он сможет держать себя в руках рядом с Анжеликой после ее сладких поцелуев.

Максим приехал в дом родителей, как и обещал, к семи. Оставил машину за воротами и пошел в сад. В Ликиных окнах горел свет и вместо того, чтобы отправить ей сообщение, как собирался, подобрал с земли три мелких камешка и по очереди кинул их в окно.

Два раза попал, один промазал, что ж, неплохая меткость.

Занавеска отъехала в сторону, и Вольский на долю минуты почувствовал себя идиотом. Но увидев, как загорелись глаза Лики, когда она разглядела его среди зеленых кустов, понял, что надо слушать внутренний голос. Он согласен быть хоть бараном, главное, чтобы Лика каждый раз так сияла.

Вольский улыбнулся и махнул своей «Джульетте», показывая на плетеные качели. Так он ее и дожидался следующие три минуты. Лика оказалась не на шутку быстрой.

— Так и будешь тут сидеть? — поинтересовалась она, оглядывая тесные качели. Да, Максим полностью их занял.

— Иди ко мне. — Вольский протянул руку, и Лика не задумываясь вложила свои пальчики в его ладонь, а потом и вовсе забралась к нему на колени.

Максим притянул девушку к себе еще ближе, обнимая ее поперек живота, и уткнулся в кучерявые волосы. Она его послушала. Умничка. Максиму было хорошо, тихо и спокойно, и он не спешил нарушать тишину, наслаждаясь безмятежностью момента. Лика же, напротив, хотела поговорить, судя по тому, как взволнованно вздымалась ее грудь и отстукивали непонятный ритм тонкие пальчики.

— Спрашивай уже, — шепнул Максим, продолжая нюхать вишневые золотые волосы.

— Что?

— Ну как что? Крутятся же в твоей чудесной голове какие-то вопросы.

— Да.

— И?

— Максим…

— Да? — После длинного дня, заполненного бумажной волокитой по самое горло, эти сладкие минуты казались еще волшебнее. Максим начал рисовать указательным пальцем круги вокруг ее пупка, каждый раз задевая такую желанную родинку.

— Что все это… ну то, что мы… ведь мы же, мы же… Максим…

Волнуется, губы облизывает, а он, как чертов наркоман, наслаждается этими ее эмоциями.

— Что мы, Лик? Мы теперь вместе.

— Совсем-cовсем?

— А ты хочешь на чуть-чуть?

Она тут же закачала головой, пытаясь повернуться к нему лицом.

— Лик, лучше не двигайся. Иначе я тебя поцелую. А если я тебя поцелую, то мы уже не сможем поговорить…