— И чего ты скуксилась?

— Ничего…

— Лика.

— Просто вспомнила… ты же отдыхал с ней…

Серьезно?

Смирись, Вольский! Протянул мужчина мысленно -- ты сам на это подписался и не забывай, на сколько лет она моложе тебя.

Он прислонился лбом к ее и тихо прошептал, наслаждаясь смущением, отразившимся на ее лице:

— Лика, я после того танца в клубе адекватно думать я ни о чем не могу. Все время вспоминаю, как обнимал тебя, а ты глупости какие-то говоришь. Езжай домой, я распоряжусь, тебя отвезут. А к семи будь готова, я за тобой заеду.

Вольский приподнял пальцем ее подбородок, заглядывая в медовые глаза.

—Хорошо?

Лика кивнула и нерешительно улыбнулась, а Максим разрешил себе еще один поцелуй. Такой же сладкий и нежный, как и его медово-вишневая девочка. С ней все было по-особенному, даже такие мелочи, как поцелуи, могли сделать из него конченого наркомана.

Уже у лифта, держа ее за тонкие плечики, он замер в ожидании, задав слишком важный для него вопрос:

— Все хорошо? Как есть скажи… точно все хорошо?!

— Да-да, Максим, я… я…

— Тш-ш-ш, — приложил палец к ее губам и шепнул на ухо: — Не здесь и не сейчас. Вечером, все вечером. И если можно, помой голову, Лик, ладно?

Невозможно было стоять настолько близко к ней и вместо вишневого шампуня ощущать запах жженой шерсти.

— Только не расстраивайся. Ты красивая, но… кхм…

Максим закашлялся и не смог продолжить, да и что он скажет? Что у него персональный фетиш ее мелкие кучеряшки?

— Хорошо, я поняла, — пискнула Анжелика, — больше никогда ничего не сделаю со своими волосами.

Она заскочила в кабину лифта и отправила ему воздушный поцелуй. Вот такие дела. Неужели так будет всегда и он когда-нибудь к этому привыкнет?

— Максим Евгеньевич, — послышался испуганный голос секретарши.

— Алина, если хочешь работать здесь и дальше, будь умнее.

— Ах, да-да. Я ничего не видела.

Вольский подошел к девушке ближе и оперся на стойку.

— Алина, мне глубоко наплевать, что ты видела, а чего нет. Я имел в виду, что нужно быть сдержаннее в проявлении своих эмоций. И если мне еще раз придется тебе что-то подобное объяснять, то тебя здесь уже не будет. Усекла?

— Д-да, Максим Евгеньевич…

— Ну вот и прекрасно, сделай-ка мне кофе и через пятнадцать минут вызови ко мне Борисова.

Вольский уже дошел до двери, когда вспомнил еще кое-что.

— Еще зайди ко мне и убери со стола.

Настроение было прекрасным и зашкаливало на отметке «Еще чуть-чуть — и начнут мерещиться розовые единороги». Даже опоздавший на восемь минут зам не смог испортить Вольскому жизнеутверждающего боевого настроя.

— Вызывал? — Борисов никогда не обращался к Максиму на «вы». И тот отвечал взаимностью, совершенно забывая о немолодом возрасте мужчины.

— Да, Саныч. Проходи, садись. У меня к тебе очень важное дело.

— Да что ты говоришь?

— Не ерничай, скажи лучше, как есть. Отец уже с тобой разговаривал?

Седовласый мужчина пробуравил взглядом Максима, но промолчал.

— Значит, говорил, — скривился Максим, постучал ручкой о стол и, остановившись взглядом на любимой фотографии, успокоился. — Ты должен согласиться на его условия.

— А жопу вам свою я подставить не должен, не-е?

— Фу, Саныч, как по́шло.

Сергей Александрович Борисов подорвался со своего места и затряс тощим пальцем, рассекая воздух:

— Я костьми лягу, слышишь, ты, сосунок?

— А вот за это я и уволить вас могу.

В другой день Вольский вспылил бы и наговорил старику много чего. Но сегодня он был собран и уверен в собственных силах. Сегодня он обрел цель и видел единственно верный путь, ведущий его к этой цели. Потому лишь холодно улыбнулся и молча кинул папку с документами на стол, старику для ознакомления.