Ратибор сел рядом, Драгомир на траве у лавки устроился. Положил саблю на колени, дотянулся до рябиновой ветки, отломленной ветром.

– Разбежались овцы, да и пастушок испугался. Схоронился под крутым бережком и сидел там, пока волк не убежал. А после всю ночь бродил, овечек ловил. Одну никак поймать не мог: спряталась она в рощице, темно было, ни зги не видать.

Стал Драгомир прилаживать ратникам Ратиборовым крохотные мечи из рябины. Ратибор бересту вынул, принялся доплетать лукошко – к матушкиным именинам готовил. А Иван знай себе читал:

– Тогда попросил пастушок у звёзд: помогите мне, посветите ярче! Звёзды ответили: а ты нам сыграй. Пастушок заиграл, и заслушались и звёзды, и ветер. Глядь – вот и овечка вернулась…

Заслушались и братья сказкой. Бросил Драгомир ветки, позабыл Ратибор лукошко. Летели над дворцом тучи, играл на свирели звёздный пастушок, искал звёзды.

Смеркалось на дворе. Ратибор скинул рубаху – был он плечист, в кости широк, Иван с Драгомиром вдвоём за его спиною укрыться могли, – взял меч.

– Внимательно теперь следите…

Прыснул Драгомир.

– Да что ж ты опять, охальник[75], хохочешь?

– На голове у тебя, Ратя, ворона, видать, гнездо свила… Ты глянь, Иван!

– Лучше б ты поглядел, как меч держать. До сих пор из лука только и можешь. – Сурово глянул Ратибор на младшего брата.

Старшему осторожно напомнил: – И тебе, Иван, поучиться не грех. Не потеха это. В бою и жизнь спасти может.

– Не собираюсь я в бой, – проворчал Иван.

– В бой не собираешься, так хоть батюшку опять не печаль, – хмыкнул Драгомир.

Иван вздохнул, взял меч нехотя, неуклюже махнул. Елисей давно уж от него отступился, когда средний царевич подрос. Но с братьями Иван нет-нет, а поддавался уговорам, брал топор али пику, глядя на ловкого Ратибора.

– Ну-у, Иван, ты будто крестьянин хмельной али медведь со спячки! Я ж тебе показываю: вот так… А затем вот эдак…

Иван скривился. Мотнул головой.

– Не по мне наука.

– И в кого ж ты такой уродился? – с интересом глянул на него Драгомир. – За харатьи свои душу продашь, а меч, как царю положено, не хочешь носить.

– Не хочу, – скупо ответил Иван. – И не буду.

Пошёл со двора прочь.

– Эй! Да куда ты? Обиделся, что ль, опять?

– В конюшню, – стараясь, чтоб голос звучал беспечно, бросил Иван. – Сметка проведаю.

– Тогда и Князю моему морковки дай! – крикнул Ратибор.

– И Молодке, – не отстал Драгомир.

– Дам, – согласился Иван. – И Князю дам, и Молодке.

Хмурился Драгомир, вчитываясь в устав[76]. Запретил батюшка выносить книги из книжницы – а как привольнее на дворе б читалось! Но делать нечего было, приходилось в горнице пыль глотать. Оглянулся на Ивана – тот за соседним столом ворожил с пищалью. Спросил опасливо:

– А не стрельнет?

– Не стрельнет, – сосредоточенно отозвался Иван. – Куда ей пока…

– Так что ж ты её мучаешь, коли не выходит?

– А ты чего ж книгу мучаешь, коли не выходит? – усмехнулся Иван.

Драгомир потянулся, глянул в окно с тоской.

– Так батюшка велел назубок выучить.

– Так и мне надо пищаль собрать, чтоб батюшка с ратным делом отстал. Чтоб наставника дозволил взять из Кузнечной али из Часовой слободы…

– Даже если и соберёшь – не отстанет, – присудил Драгомир. – Да и никак не пойму тебя: что ж тут такого? Оно и весело бывает – рубиться! О бранях, о ратниках-то сколько песен сложено, сколько басен!

– То-то и оно, что басен, – пробормотал Иван. – А по-настоящему… Откуда нам с тобой знать, как по-настоящему? Я вот на погосте был… Батюшка меня с собой брал… От реки до неба могилы – и всё после брани. Хорошо разве?