Длилась жизнь, полная приключений, сезона два, пока однажды стража его всё-таки не поймала. Случилось это из-за такой нелепости... – губы Долона презрительно скривились, будто произошедшее случилось совсем недавно.

Жадный, толстозадый Мнок схватил кусок сладкой булки и не смог её сожрать. В него уже не лезло, но из-за скупости или глупости, или, быть может, намеренно он не выбросил недоеденный кусок, а прихватил с собой. Когда дома в огромном кармане, заляпанном жирными пятнами, его мамаша, такая же толстозадая жаба, как и все их семейство, нашла злосчастную булку, то, не мешкая, кинулась к страже с криками, что её сыночек попал под дурное влияние дикого голодранца, которого она с удовольствием сдаст…

Если бы они узнали, что невольно сделали для него самый большой подарок, который Боги могут подарить лишь по прихоти и не каждому смертному, Ло был уверен, что им бы стало дурно.

Больше он никого из них не встречал и не хотел бы увидеть, потому что впервые в жизни у него появилась большая семья, где его понимали и ждали.

Молчаливой Ба уже давно нет, Мена вышла замуж и уехала…

Детские воспоминания, казавшиеся такими далёкими и чужими, всплывали в памяти редко. Было мучительно стыдно припоминать, что с ним – диким зверёнышем – происходило, неудобно перед теми, кто знал его сейчас честным, привередливым и наделённым силой.

Уже давно Ло был другим, но каждый раз проходя мимо рынка, роем налетали воспоминания и больно жалили, принося с собой горечь и тоску. Долон и сам не понимал, каким стал. Однако новая семья приняла и ценила.

Знания о жизни на дне, в беззаконии, испытанная на своей шкуре отверженность, делали его безжалостным к лицемерам и снисходительным к оступившимся. Вера дала силу, стержень, ясность, но фанатичная холодность согревалась каплей терпимости. Кто, как не он, знал, что, кроме чёрного и белого, есть много других цветов в самых немыслимых сочетаниях. Он не был высокомерным, но с яростью оберегал честь имени, данного ему семьёй. И дорожил им, чтобы пойти на поводу своих желаний.

Семья наделила его почти безграничной властью, но и превратила в чудовище, истребляющее таких же преступников, каким Ло сам мог бы стать. Власть, сила и знания сделали его одиноким, но разве ради значимой цели он не готов пожертвовать такой мелочью?

«Готов!» – не задумываясь, отвечал Долон на свой вопрос.

Противоречия жизни сказались в натуре Ло, которая была настолько сложной и запутанной, что пугала его самого. Сан Брата заставлял трепетать людей при одном его виде, оттого он был одиноким и всеми отвергнутым.

«Почему грубые уроды заставляют женщин трепетать перед ними и радоваться их благосклонности? Почему разбойника, вора, жестокую скотину, жадную и лицемерную сволочь, безжалостного убийцу желают покорить, любят, добиваются их внимания, а меня отвергают?» – злился Долон, размышляя об одиночестве.

Уродом Ло не был, но только от одного его взгляда люди замирали, как мышь перед голодной змеёй, и пытались поскорее скрыться от тяжёлого взора.

«Это плата за дар…»

Как он ни пытался казаться мягче, стать двуликим, чтобы скрыть суть и не пугать девиц, они всё равно считали его опасным.

Возможно, он и не любил людей, потому что знал человеческие слабости, а люди в отместку платили той же монетой. Но другим быть не смог бы. Всё же дар накладывает весомый отпечаток на характер, судьбу, жизнь владельца и, если бы Ло даже попытался от него отказаться, уже ничего нельзя было изменить. Прожжённый, проницательный циник, чувствующий хитрость почти мгновенно – не самый приятный спутник жизни для женщины.