"Хрюша сыт и доволен!" – вот как переводилась фраза. Это давало надежду, что сегодня её не сожрут. Приложила руки к груди, где трепыхалось сердце, и вымученно улыбнулась.

Люди не сводили с неё глаз, наблюдая за странной реакцией.

***

– Богам что ли так молится? – тихо поинтересовался Вапл у Та.

– Наверно.

– Я бы тоже молился на её месте, – он почесал щетину, потом поёжился.

Слушая, как дикий зверь с удовольствием ест, все молчали и ждали, когда он насытится. Когда чавканье прекратилось, Хула махнула рукой, и мужчины отошли подальше за поворот, оставив женщин одних. Та села перед Томкой на корточки, протянула длинный прутик, на который был нанизан кусок сладкой лепёшки, предназначавшийся явно не для неё. Обречённо вздохнув, Тамаа взяла его в руки. Хула и Та тоже вздохнули.

***

Хотя бы за то, что её не подталкивали и не бросили связанной, как тех, Тома уже была благодарна. Ступая тихо, не издавая почти никаких звуков, она приближалась к входу. Нестерпимая вонь становилась удушающей.

Мысль, что в такой вонище Тапус учует малюсенький сладкий кусочек, казалась маловероятной, но другие идеи отсутствовали. Через силу сделав ещё шаг, она оказалась на том самом выступе, с которого мутант стащил мужика с дубиной.

– Мамочки! – пищала жалобно Тома, напряжённо вглядываясь в сумрак и надеясь, что набравшийся сил Хрюша не допрыгнет до балкона и не стащит её вниз.

Тишина… Тишина, в которой она слышала только стук своего бешено бьющегося сердца. Упади сейчас хоть камушек, от напряжения Тамара рухнула бы вниз сама, потому что ноги тряслись, а голова шла кругом.

– Хрюша! – шёпотом позвала она. Зверь не отозвался.

– Хрюша хороший! – чуть громче повторила Тома, ожидая услышать рык. Вместо этого в дальнем тёмном углу из-под соломы блеснули два огонька. Зарытый в солому мутант, не мигая, смотрел на неё.

– Хороший мальчик! – голос предательски дрогнул. Она опустила прутик вниз и стала ждать.

– Я тебе вкусненького принесла, – ласково поманила. Боров принюхался, но не сдвинулся с места. От испуга, отчаяния и обиды, что даже хряк к ней больше не питает привязанности, Томины нервы сдали.

– Дружок, не сердись, – горестно посетовала она. – Ты в дерьме сидишь, а я в чужом уродливом теле заточена. Тебя никто не любит, и меня никто, совсем никто не любит! И кормят плохо, и сороконожек подсовывают, а может, и плюют! Один ты меня пожалел, а теперь бросил. Скотина ты, как и все мужики…

– Скотина! – она вытерла рукавом нос. После, плюнув на всё, Тамара сняла с прута кусок лепёшки и положила в рот. От такой наглости урод зарычал.

– А нечего было нос воротить! – заметив его недовольство, позлорадствовала Томка.– Обиделся, да? А я тебя звала. Долго думал.!

Человеческие глазки Хрюши красноречиво выражали, как он разочарован в ней. Попадись она ему сейчас, не поздоровится.

– Ладно, не расстраивайся, Хрюн. У меня ещё есть, – примирительно успокоила его Тома. Вытащила из плечевого мешка целую лепёшку и швырнула в угол. – Ешь, я не жадная.

Уговаривать не пришлось. Хрюша, отбросив спесь, с удовольствием слизывал остатки мёда с пола.

– Ещё хочешь?

Его гнев сменился на милость. Тома бросила вторую лепёшку…

Третья порция ещё не была вынута из мешка, а чудовище уже сидело в ожидании.

– Хрюша – хороший мальчик? – спросила она, глядя уроду в глаза.

– Хр-рр!

– Ну, если хороший, на ещё, – великодушно угостила новой лепёшкой.

Когда пятая появилась в её руках, чудище стояло на двух нижних лапах, а верхними тянулось к вожделенной сладости. Робкий намёк на хрупкую дружбу замаячил где-то вдалеке, но спускаться по-прежнему страшно.