-Ваша милость! - вывел меня из задумчивости протяжный вой джентльменов удачи. - Смилуйтесь! Не отдавайте нас на съедение. Лучше уж повесьте.

Бородатые оборванцы бухнулись на колени. Ох, что-то мне это напомнило. Мне не было жалко пиратов. Сколько жизней они загубили? Но вешать их собственноручно тоже не хотелось. Одно дело - убивать врага в бою, к этому я давно привыкла и не комплексовала, но казнить? Нет, к такому я не готова. Отпустить их в открытое море? Так себе идея. Подберет их какой-нибудь сердобольный купец, а они его за борт и за старое дело - убивать и грабить.

Твою ж дивизию, а? Почему я постоянно умудряюсь попадать в такие ситуации, когда решение принять не просто трудно, а практически невозможно.

-Повесить - это, конечно, можно, - еще больше прищурившись, спокойно проговорила я, - да веревки на вас жалко. До ужина время еще есть, подумаю. И от того, насколько честно вы мне все расскажите, будет зависеть ваша судьба. Начнем с с тебя, Козлов. За что на каторгу попал?

-Так за мятеж и попал. Нашу 3-ю роту Морского полка вывел на Сенатскую площадь штабс-капитан Михаил Бестужев. Ох, и заваруха там была. Нам ведь офицера что обещали - послабления в службе всякие, и довольствие увеличить, и срок службы уменьшить, да много чего обещали, - Козлов махнул рукой, - а получили мы каторгу на 20 лет вместе с ними. Те, кто не погиб. Ведь оно что вышло-то, штабс-капитан хотел собрать на льду Невы солдат Московского лейб-гвардии полка и матросов Гвардейского экипажа, чтобы захватить Петропавловскую крепость. А тут пушки стали стрелять ядрами и разбили лед. Вовек этого не забуду...Матросы и солдаты проваливались и тонули, а мы бросились к другому берегу на Васильевский остров. Там нас и схватили...

-Так вы все с Сенатской площади? - мне стало не по себе. Проклятое восстание декабристов, от которого я семнадцать лет назад сбежала на Аляску все-таки настигло меня.

-Как есть, ваша милость, - закивали и заговорили разом все шесть мужиков.

Продолжил худой, со шрамом на левой щеке моряк.

-Офицеров разжаловали, кого в солдаты, а кого на каторгу, хотели и головы отрубать, да помилование пришло. Я на «Князе Владимире» был, когда с них эполеты срывали, да сабли ломали и за борт кидали. Нас, арестантов, за каким-то чертом туда привезли...

-Так нас сначала в Читу сослали, - продолжил другой мужик, - а потом отправили в Петропавловск с обозом.

-А главарь ваш, Борис, он откуда взялся? За что на каторгу попал?

-За разбой он на каторгу попал, хотя сам говорил, что за правду. Что богатых грабил и бедным раздавал...

-Робин Гуд, мать твою, - пробормотала я себе под нос.

-Рассказывал как с французами бился, а его потом в крепостные опять, да он убег и ватагу собрал, да опять попался и в Оренбург сослан был. Но и там недолго валандался. Ограбил купца татарского. Вот так его все дальше и дальше ссылали.

-С французами значит бился, интересное дело, - в голове моей все больше оформлялась мысль, что знаю я этого Бориса.

"Но ведь ты того уголовника убила, - подала голос ехидна, - ты же в него пистолет почти в упор разрядила, сама видела как упал, стеклянные глаза его видела".

-Так-то оно так, по пульс я его не проверяла, а если он, гад такой, выжил?

-Что вы такое говорите, Акулина Савельевна? - обеспокоенно спросил Терентьев. - Кто выжил?

-Да это я так, Дормидонт, вспомнила одну встречу с бандитами в 1812 году, - ответила и уставилась на пиратов. - Ну, и что же вы сами о себе думаете, а моряки?

-Да чего нам думать-то, на каторгу не пойми за что угодили, а вот теперь вроде как и за дело, - ответил за всех Козлов.