– Я не понимаю, о чем вы…

– Перед вами маркграф Фриденсрайх ван дер Шлосс де Гильзе фон Таузендвассер, – вмешался Йерве, все еще беспокоящийся за здоровье и рассудок пострадавшей, – старый друг и соратник дюка Кейзегала, мой кровный отец.

– Мон дье! – вскричала Джоконда, покачнувшись, и упав на грудь Йерве. – Нет! Не может быть!

– Отчего же? – спросил Фриденсрайх.

– Вы… вы так… – мадам де Шатоди запнулась в несвойственном ей замешательстве.

– Молод? Красив? Безупречен? Светел ликом и разумом? – попытался помочь ей Фриденсрайх. – Да, вполне. Вероятно, вы ожидали обнаружить в повозке дряхлую развалину, и так и не поняли, кто я таков, и куда подевал дюк своего старого друга и соратника, о котором с утра трезвонили все колокола. Да, да, пожалуй, так оно и было. Простите, что поспешил присвоить вам лживые намерения – вы просто неправильно оценили ситуацию. В самом деле, Нибелунга слишком часто кукарекала, и по имени не назвала ни разу.

Глаза мадам де Шатоди загорелись недобрым светом, что, разумеется, скрылось от Йерве.

– Сударь, побойтесь бога! Эта благородная дама пережила огромное потрясение, и потеряла все, что имела, а вы смеете полагать, что ей не о чем больше думать, кроме как о вашей персоне.

– Эх, юноша, – вздохнул Фриденсрайх, – когда б ты знал, о чем думают женщины, ты бы предпочел не быть мужчиной.

Йерве не совсем понял, что именно имел ввиду маркграф, но цепочку его умозаключений прервал тихий женский голос, прозвучавший рядом с Фриденсрайхом:

– Вы слишком опрометчивы в своих выводах, господин маркграф, или знавали слишком мало женщин.

– Я никогда не настаиваю на своих выводах, и всегда готов подвергнуть их сомнению, – со всей допустимой серьезностью сказал Фриденсрайх, и впервые повернулся лицом к незнакомке. – Я знавал слишком мало женщин, так смилуйтесь надо мной, и не заставляйте угадывать и ваше имя по звездам. Впрочем, я уже знаю, что вы – Розита.

– Зита, – поправила его незнакомка.

– Зита… – повторил Фриденсрайх, и в его устах незатейливое имя прозвучало, как плач свирели, как тоска по дому, как опустошенное селение.

Зита невольно вздрогнула, что не укрылось от маркграфа.

– У вас был отец? У вашего отца было имя?

– Зита Батадам, – сказала незнакомка, как отрезала.

– Барабанная дробь, а не имя, – с некоторым презрением молвила Джоконда. – «Розита» намного благозвучнее. Помни, что я всегда тебе это говорила.

– А я говорила тебе… – Зита осеклась.

– Что вы хотели сказать, Зита? – с неподдельным интересом спросил Фриденсрайх, а Зита снова содрогнулась.

Застонал двухструнный ребаб. Загорелись свечи. Разломился хлеб. Посыпалась соль.

– Ничего.

– Фриденсрайх фон Таузендвассер к вашим услугам, – сказал Фрид, и склонил голову в учтивом поклоне.

– Мир вам, господин хороший, – сказала Зита, и спрятала глаза.

– Меня зовут Йерве, – представился и Йерве, и тоже поклонился. – Йерве из Асседо.

– Почему вы не помогали другим мужчинам тушить пожар, мсье фон Таузендвассер, – спросила Джоконда, бросив беглый взгляд на Зиту, – а отсиживались в повозке вместе с Нибелунгой?

– Я труслив и боюсь огня, – ответил Фриденсрайх. – Но неужели в Париже вы не обучились такту? Впрочем, вы правы: к чему нам этикет в этой забытой богом провинции? Забудем о нем. Откуда вы родом? Кто ваши родители?

– Я сирота, – с достоинством ответила Джоконда. – Я родилась в герцогстве Миланском, и в юном возрасте вышла замуж за пикардийского дворянина, который был проездом у делла Торре.

– У самих делла Торре, властителей Милано! Вообрази, Йерве из Асседо, какой чести мы удостоились, разговаривая с Джокондой из Милано!