— Не стоит беспокоиться. — Он отмахнулся как можно беспечнее. — Я справлюсь.

— Ну, как знаешь. — Розмари не стала настаивать, хотя ответу не обрадовалась. — Да, должна признаться-то: это ведь я её прокляла. Скисающее молоко и все прочие неурядицы... Ты тогда просил-то, чтобы я на порчу посмотрела... ну, я посмотрела и не сняла-то. Не захотела потому что.

— Я так и думал... Погоди… Хочешь сказать, что порча до сих пор на Брендалин? — Бард подскочил, тряхнув рыжими кудрями.

— Угу. — Девушка глядела виновато, но Элмерик сомневался в искренности её раскаяния. — Хочешь, я могу снять-то. Но нужен предмет. Неужто она ничегошеньки на память не оставила?

— Нет, — солгал бард, делая вид, что не может оторваться от книги.

Он почти было решился отдать платок, но жаль было расстаться с единственной памятью о несбывшемся. Ещё Элмерик боялся, что Розмари не устоит перед искушением и всё-таки наколдует отворот, нарушив данное самой себе слово.

— Так ей и надо! — Розмари вдруг ударила кулаком в подушку. — Пускай теперь всю жизнь гадкое молоко пьёт-то, фея проклятущая! Знала бы заранее-то, что она такая, — ещё и похуже чего-нибудь наколдовала бы.

— Не надо желать ей зла. Что сделано, то сделано. — Элмерик хотел коснуться её плеча, но Розмари, вскочив, отбросила его руку и зло выпалила:

— А вот хочу и буду! Потому что гадина эта твоя Брендалин! Хуже змеюки-то! Она ж тебя в сугробе на верную погибель бросила-то. Раненого. А ты её всё ещё любишь. Дурак!

Джерри заворочался, и Элмерик понизил голос до шёпота:

— Тише, а то щас разбудим… лихо.

Розмари бросила на барда полный презрения взгляд и, подхватив длинные юбки, выбежала из комнаты. Деревянные башмаки спешно застучали по лестнице.

Отложив в сторону книгу, Элмерик вытянул из кармана шитый золотом платок, который всегда носил с собой, но ни разу им не пользовался. Ткань была чистой и новенькой, как в тот день, когда Брендалин вручила ему дар в залог нежных чувств… и чем всё закончилось? Впрочем, могло быть и хуже, если бы эльфийка продолжила притворяться.

А что, если бы она и впрямь позвала Элмерика с собой в холмы? Пошёл бы он следом, бросив всё, или нашёл бы в себе силы отказаться? И вновь на ум пришла история Мартина: есть в мире вещи, которые не продаются и не покупаются ни за какие дары: верность, любовь и свобода. И ради возможности получить одно из этих благ неразумно было бы жертвовать остальными. К чему бежать за болотным огнём, ведущим к непременной гибели, когда ты уже отыскал своё место и нашёл истинное предназначение? Элмерик верил, что сейчас идёт верным, хоть и долгим путём. Да, жизнь смертных коротка, а превратности судьбы часто непредсказуемы. Порой старые связи настолько крепки, что рвутся только с кровью. Но даже если шансов на успех мало, это не повод не попробовать. Можно потерпеть неудачу сотни раз, а на сто первый преуспеть — в конце концов, чудеса случаются. И кому, как не чаропевцу, об этом знать!

К ужину на кухне объявился довольный и раскрасневшийся Орсон. На нём красовалась новенькая кожаная перевязь с искусным тиснением из дубовых листьев и сплетённых ветвей. Клинок, висевший на его поясе, Элмерик узнал сразу и, не удержавшись, восхищённо цокнул языком. Это был тот самый меч, который они с Джерри видели, когда пробрались в сокровищницу: не белоснежный, жаждущий крови, а лёгкий и звонкий, с чеканкой на тонком лезвии. В огромной лапище Орсона обмотанная кожей рукоять казалась почти игрушечной.

— Смотрите-ка! — От зоркого взгляда Джеримэйна тоже не укрылась обновка, и в его тёмных глазах загорелась зависть. — Кому-то подарили зубочистку. И этот «кто-то» пришёл хвастаться.