– Да, надо выпить чаю, чтобы выключить.

– Ты надолго уезжаешь?

– Завтра. Я хотел сказать – до весны.

– Неужели это так необходимо?

– Да, надо провести серию опытов для моей кандидатской. Здесь нет такой лаборатории. Будешь скучать?

– Нет, буду развлекаться.

– Правильно. Скучать не будем.

Мы завтракали в постели, мы никуда не хотели идти. Только плыть, плыть на нашем плоту, побросав работу, личные вещи за борт. Мы валялись голыми в постели уже неделю, как в свое время Джон Леннон и Йоко Оно, только там это было сделано на публику, мы же не хотели ни с кем делиться счастьем, только время от времени в дверь звонили курьеры и с недоумением заглядывали в наши счастливые, заспанные от любви лица, оставляя в награду то продукты, то пиццу. Всякой хорошей реке приходит конец, как только она впадает в море. Нашему круизу тоже.

И сейчас мы шли по знакомому саду, чувствуя, что даже в Летнем саду бывает осень. В пруду плавала лебедь, грациозно, изящно, преисполненная любви, я снова мысленно нырнул в холодную осеннюю воду, поймал ее руками, мне хотелось забрать эту красоту с собой. Это было бессилие, мне хотелось забрать Надю с собой, но ей надо было учиться, а мне работать. Надя, с большим букетом цветов в руках, посмотрела на меня, как лебедушка, прижалась к моей щеке своим холодным клювом, я в ответ поцеловал его своим.

– Пошли ко мне. К тебе так долго ехать.

– Пошли.

– Какая квартира! В самом центре. От родителей?

– Нет, от моей любимой тетушки. А ей досталась от ее сестры, которая получила в свою очередь ее после смерти мужа. Там история очень длинная. В общем, тетя пустила меня пожить, пока я учусь.

– Хорошая у тебя тетя.

– Не то слово – золотая.

– Мне бы такую. Почему мне никто не оставил в наследство квартиры напротив Летнего сада?! Да какого Летнего сада, хотя бы в Мурино. Нет, всего приходится добиваться самому. А я не хочу влезать в ипотеку, чтобы выплачивать до пенсии. Я хочу жить свободно, дышать, наслаждаться жизнью, любить, любить тебя, а не только свою работу, будто мне с ней заводить детей.

– Прямо монолог рыцаря, лишенного наследства.

– Слезливо получилось?

– Пойдет для районного драмтеатра.

– А это кто? – Указал он на портрет кота на стене.

– Любимый тетушкин кот, который постоянно теряется, но потом чудесным образом находится. Даже я его однажды нашла. Вообще, рыжий кот – это символ, это проклятие нашего рода. Так тетя говорит. Все коты были рыжими и Васьками, кроме одного. Легко поверить, что это был один и тот же кот.

– А кот просто шкурку менял, – рассмеялся Антон. – А, я понял, ты за кота получила такое приданое?

– Ну не совсем так. Я же говорю, что история длинная, если у тебя есть время, расскажу.

– У меня целая жизнь.

– Ты всю жизнь собираешься меня слушать?

– Да, слушаюсь и повинуюсь, – улыбнулся юноша, скрипнув паркетом в доме девятнадцатого века, в старой квартире, намоленной историей. Там все как в фильме. Быт ненавязчив, заставлено и тепло. На стенах – фотографии, люди смотрят на нас, что-то говорят. На полке подсвечник, «Гарри Поттер» и ваза для цветов, она пуста, в ней женственность давно засохла. Все знают женственность – она цветная, она безумно обожает свежие цветы, сколько бы ни говорили против, сколько бы разумных доводов ни приготовил прыткий ум мужской. Цветов там не было давно. А если женственность засохла, после пятидесяти уже никакие букеты не страшны. Неинтересны, обыденные, что есть, что нету.

– Есть ваза?

– Да, вот, – взяла Фортуна пустую вазу. – Я сейчас наберу воды. – Скользнула Фортуна с вазой в ванную. Скоро вернулась.