– А вы умеете танцевать танго?

– Вот опять вы атакуете. В том-то и дело, что нет. Но это уже не важно. Главное – пригласить. Я и не думал заставлять вас ревновать.

– Что же вы думали? – вмешалась Надя.

– Почему я раньше вас здесь не встречал.

– Наверное, потому что я была замужем.

– Серьезно? Вы же такая молодая. Чтобы…

– Чтобы что?

– Чтобы прятать свою красоту за кем-то. Она ведь не вечна. Проклятые мужья готовы заточить своих жен в замок, лишь бы только никто не видел, никто не дышал неровно, не покушался на собственность.

– Если бы в замок, мы жили в коммуналке.

– Слава богу, все это уже позади.

– Откуда вы знаете, что позади?

– Понятия не имею, но что-то мне подсказывает. В химии все лишнее всегда выпадает в осадок.

– Так как же вас все-таки зовут?

– Надя.

– Женя.

– Очень приятно.

– Вот и познакомились. Однако мне уже пора бежать, – почувствовала себя третьей лишней Женя. – Договаривалась еще с одним львом, настоящим, – добавила она ехидно. – Уже опаздываю, боюсь, будет рычать, – улыбнулась она.

– Какое счастье, что у вас есть свой лев, – заметил Лев. – Надеюсь, вы на меня не в обиде?

– Нет, что вы. Вы самый безобидный лев, которого я встречала, – снова уколола она его. – И еще раз спасибо за мороженое.

– Вечером созвонимся. – Поцеловала подруга Надю и исчезла.

– Подруга выпала в осадок, – заключил с улыбкой Лев.

– Женя просто бомба, с ней всегда как на вулкане.

– Химия жизни. Если кислоту смешать с щелочью, то кто-то выпадает в осадок.

– Вы всегда такой?

– Какой?

– Едкий, как химикат. А можно я буду звать вас так иногда? Химикат, – рассмеялась Надя.

– Лучше уж тогда Рыжий.

– Почему рыжий?

– Меня в детстве всегда так звали.

– Вы обижались?

– Трудно обижаться на правду, – махнул рыжей гривой Лев.

Они шли по дороге и говорили, говорили, говорили, пока не обнаружили себя целующимися на скамейке, скамейка оказалась первым уровнем дивана, который теперь раскладывался то и дело в ее небольшой квартирке в самом центре города. Они разлагались на нем, как только позволяло чувство стыда. Скоро оно прошло, им было не стыдно. Совсем не стыдно. Расклад был прост – уложить бабу на диван.

Рассказы были все те же, о бывшем итальянском любовнике, который хотел взять ее замуж, да не взял.

– Какой же он дурак!

– Я тоже так подумала.

Немного еврейские черные яркие глаза – от бабушки, тонкий нос, пухлые губы – от мамы и беспечный нрав – от папы, настолько беспечного, что Надя не видела его никогда, не знала и знать не хотела.

Им было хорошо, и они не задумывались о завтрашнем дне, видимо, от этого и было так хорошо. Не думаешь про завтра – и гора с плеч.

Весна бурлила в каждой их клетке, хотя снаружи уже кружила листьями осень. Она раскидывала карты: клен, дама, валет. И этот балет был прекрасен своей изящной хореографией и яркими костюмами.

Они могли часами наблюдать, как бросаются с деревьев листья в свой последний полет. Их смерть была прекрасна. Люди так или иначе подхватывали этот суицидальный порыв, ходили понуро и словно насморком шмыгали депрессией. Спрятав голову в плечи, подняв воротник, они тщетно искали повсюду упавшее настроение. Влюбленность, будто теплый плед, позволяла Льву и Наде пережить похолодание без потерь. Пока у Льва была Надежда, а у Надежды Лев, ничто не могло их заставить переживать так близко к сердцу времена года.

– С кленов листья падают красивее всего.

– Да, а вот осины сбрасываются прямо стаями, будто перелетные птицы, которые собрались на юг.

– У каждого дерева своя авиация.

– Свои авиаконструкторы.

– У меня в голове Чайковский «Времена года».