Было людно. Громко. Суетно. И мало что понятно.

Сумасшествие какое-то.

Оказалось, что у курсантов, проживающих в общежитии особый, сходный с казармой режим: подъём ни свет ни заря, долгая зарядка с обязательными отжиманиями, которые я недолюбливаю. И только через час завтрак.

Всё по уставу.

День рассчитан по минутам, а ожидаемая физическая нагрузка - что-то запредельное, судя по рассказам второкурсников.

Посмотрим. Вольёмся, как-нибудь.

С соседками мне повезло - они оказались неконфликтными и вполне адекватными девчонками.

Зато за стенкой ежедневно “дебоширили” - то музыка допоздна гремела, но смехом уши резало.

Из тридцати пяти кадетов первого курса всего шесть девушек.

Но, если не вдаваться в подробности и не обращать внимание на некоторые лишения, в целом мне нравилось в университете.

Особенно я гордилась формой. Шикарно сидела.

Эх, видел бы меня отец… Лопнул бы от злости!

А Макар…

К чёрту этого дикаря!

Не буду допускать в голову мыслей о нём.

Вот прям на корню буду рубить. И как-то отвлекаться.

Так я решила ещё первого сентября.

А спустя три дня сердце затянуло хандрой и такими же заунывными мыслями как зарядивший с самого утра дождь.

Погода резко превратилась в осеннюю. Столбик на термометре за нашим окном едва касался отметки в тринадцать градусов.

Все ждали ежедневного приказа начальника университета. Надеялись, что в сегодняшнюю форму кадетов включат что-то новое, теплое.

Размечтались.

“Летняя форма” из уст прапорщика Немова прозвучало, как злая шутка. Стало ещё холоднее.

А пока мы добрались до учебного корпуса, мурашки на теле образовались размером чуть ли не с горох.

- Ещё и огневая подготовка последней парой, - пожаловалась на судьбу одна из девочек, когда мы стройным рядом ожидали начала смотра этой грёбаной летней формы.

Чувствовала себя сейчас слепым котёнком.

Много вопросов меня мучило - и о форме, и о том, на сколько и как часто можно отлучаться на выходные. И как правильно это всё оформлять.

Целый воз неотвеченных вопросов. Которые задавать как-то не принято.

- Можно спросить? А мы в этом до зимы будем ходить? - озвучила мысли большинства одна из девушек.

Оксана, если я правильно распознала голос.

Все тридцать пять голов повернулись в сторону подошедшего к нам начальника университета.

- Кто спросил?

Тишина…

Я в волнении закусила нижнюю губу, понимая, что такой выпад ничем добрым Оксанке не сулит.

В воздухе чувствовалось такое напряжение и трепет, что их можно было, наверное, осязать.

- Она… - прошелестел, я уверена, всё тот же голос.

От такой наглости я даже немного наклонилась вперёд и повернула голову в сторону Оксаны и девушки, на которую она указывала пальцем. Так это же та самая пышка в очках, которая общалась с нами на крыльце в день получения формы!

У меня щёки заполыхали от такой дичи.

Вот на сто процентов уверена, что трёкнула языком Оксанка!

- Обе! Шаг вперёд!

Прогремело эхом.

- На первый раз выношу предупреждение! В следующий будете наказаны обе! Не сметь разговаривать в строю! Не сметь обращаться к старшему по званию, пока тебя не спросят! И… - пожилой генерал подошёл почти вплотную к Оксане и прогремел ещё громче, - и не шестерить!!!

Я подавила улыбку.

Всё-таки эта размалёванная выскочка получила по заслугам. Справедливость существует на свете.

В общем, денёк с самого утра выдался нервным.

И к началу последней пары напряжение в наших рядах только возросло.

- Говорят, он самый грозный препод, - прошелестел кто-то из парней у меня за плечом.

- Тоже слышал. Гоняет курсантов до потери пульса.

Я сглотнула подступивший к горлу ком, стараясь не принимать на веру всякие там сплетни.