Он коротко недовольно мотал головой все то время, пока я это говорила.

— Да, Августа Константиновна. Обязаны. Ваш уважаемый дед, Петр Дмитриевич, создал не просто предприятие. Это единственная сахарная фабрика во всей Минской губернии. У него были заключены контракты и договоры со многими предприятиями и частными лицами. Да и экспорт сахара в последние несколько лет благодаря этой фабрике уменьшился на восемьдесят процентов. Вы понимаете, что это значит? — он разговаривал со мной строго, будто я десятилетнее дитя, нарушившее родительское наставление.

— Прекрасно понимаю, Захарий Яковлевич. Более того, я осведомлена о каждом контракте, подписанным моим почившим дедом. Я живо интересовалась делами фабрики и считаю, что готова ею управлять в полном объеме. Но не вы ли сразу после смерти моего родственника не дали мне права выбора и, сослав в закрытый пансионат, назначили управляющего делами? Кстати, к нему у меня очень много вопросов.

Я старалась говорить спокойно и тихо, не повышая голос. Хотела показать, что, несмотря на юный возраст, могу адекватно и здраво рассуждать. Мужчина вздохнул и откинулся на спинку кресла, глядя на меня с прищуром.

— Поймите, Августа Константиновна, я не злодей, каким вы, вероятно, меня себе вообразили. Однако от того, насколько слаженно будет функционировать ваше производство, многое зависит. Я не мог полагаться на случай.

— И поэтому назначили управляющим своего племянника? — улыбнулась я.

Кровь прилила к лицу собеседника. Крылья носа подрагивали.

— Это не имеет значения. Он хорошо справляется со своими обязанностями. Я лично видел отчеты.

— А вот я в нем совсем не уверена.

— Вы подвергаете сомнению мой выбор? — он поднялся, подошел к окну и приоткрыл тяжелую темно-синюю портьеру, выглянув на серую улицу.

Я осталась все в том же положении, потому что знала: если поднимусь — начну нарезать круги по кабинету, а показывать волнение сейчас ни в коем случае нельзя.

— Ночью в мой дом кто-то проник, а потом я обнаружила, что из кабинета пропали бухгалтерские книги как раз за период моего отсутствия. При том накануне вечером у нас с Борисом Владимировичем состоялся не слишком приятный разговор…

Губернатор обернулся и раздраженно посмотрел на меня:

— Это на что вы сейчас намекаете?

Спокойно, Августа, спокойно. Я заставила себя медленно расправить плечи и аккуратно облокотиться на спинку кресла, с вызовом глядя на чиновника.

— Я ни на что не намекаю, Захарий Яковлевич. Констатирую факты. Книги пропали.

— Должно быть, их и не было. Возможно, Борис Владимирович работал над ними у себя дома.

Я смолчала насчет того, что точно видела их на столе вечером. И не только видела, а даже открывала, но решила оставить для более детального изучения на утро.

— Что ж, хотелось бы на них взглянуть, — процедила сквозь зубы. Силы держать себя в руках оказались на исходе.

— Я передам ему ваше пожелание. Но от того, что вы на них взглянете, ничего не поменяется. Не я принимаю законы, сударыня. Пока вы не достигнете двадцати одного года, самостоятельно управлять фабрикой не можете. Ни одна подпись, сделанная вашей рукой, не будет являться законной, как и ни одна сделка, заключенная от вашего имени. Не верите мне — узнайте у любого юриста.

Тут уж я не выдержала. Вскочила, чуть не опрокинув тяжелое кресло.

— И что же вы мне предлагаете?! — голос сорвался почти на писк. Я тотчас прикрыла глаза, успокаиваясь. Нельзя, нельзя показывать слабость. Это не делает мне чести в глазах губернатора. А сейчас нам необходимо было прийти к какому-то соглашению.