– Здесь так много людей. – сквозь слезы проговорила Варя. – Я никого из них не знаю. Музыка так гремит, уши болят, а еще эта тетя… Она громко разговаривала и меня за руку хватала. Хочу домой, к бабушке!

Тут к Варе подошла учительница, похожая на молодую Евгению Симонову. Варя, продолжая всхлипывать, с изумлением и восторгом взглянула на красивую, нарядную женщину. Учительница скомандовала:

– Варенька, вставай в пару с Максимом. Торжественная линейка окончена, все идем в класс.

Серьезный белобрысый мальчик взял Варю за руку, и она, как по команде, перестала плакать. Следом за детьми в класс вошли тележурналисты. Они попросили учительницу усадить Варю и Максима за первую парту. Варе уже было не страшно. Большой букет, лежавший на парте, закрывал ее почти полностью. Она подвинула Максиму новенький пенал:

– На, бери любые фломастеры, какие хочешь.

Варю уже не волновало, что ее снимают. Тем более было не важно, что телеведущая говорит о ней перед камерой. Мальчик, сидевший рядом, заставил забыть обо всех. Варя знала: она теперь не одна.

Журналистка между тем вещала на камеру:

– Девочка Варя перестала плакать, когда увидела свой современный и красивый класс в новой, только что отстроенной школе. Давайте, ребята, скажем спасибо нашему мэру за заботу о московских школьниках.

Учительница взмахнула рукой, и класс хором прокричал:

– Спа-си-бо!

– Уф, снято! Можно ехать, – сказала дама-репортер, убирая микрофон в сумку с аппаратурой. Оператор сложил треногу и вытер взмокший лоб бейсболкой.

Учительница спросила журналистку, когда будут показывать телерепортаж, взяла с парты роскошный Варин букет и, рассыпаясь в благодарностях, вручила его гостье. Та скромно улыбнулась, сделала знак оператору, и телевизионщики наконец покинули первый «А».

Адрес, который указала Миранда, было найти не так-то просто. Навигатор в телефоне, конечно, дал общее направление, однако в закоулках и подворотнях даже он заплутал. Кира нарезала круги по полутемным дворам, пока не догадалась: ничем не примечательное старое здание с обшарпанной дверью и крыльцом со сбитой плиткой – то, что ей нужно.

Было около полуночи. Свет в окнах на первом этаже, впрочем, как и на других этажах, не горел. Лишь тускло-желтое свечение одинокого фонаря освещало проходной двор. Кира оглянулась: никого. Она поглубже натянула на голову капюшон, подняла на нос платок, прежде болтавшийся на шее, затем надела темные очки. Они сделали и так темное пространство вокруг нее еще темнее. Однако Кира нашарила в рюкзаке баллончик с белой краской и трафарет, изготовленный «ученицами Леонардо». Она знала, что рисует плохо и подготовилась к акции основательно. Внезапно послышался басовитый собачий лай. Мужчина, видимо, только что вернувшийся из гостей, вывел во двор французского бульдога. Пес, засидевшийся в ожидании прогулки, радостно подпрыгивал и метил подряд все кусты и столбы. Хозяин спустил пса с поводка, и тот рванул к Кире. Она сдернула платок с носа, но темные очки на всякий случай снимать не стала.

– Не бойтесь, Пуфик не кусается! Он еще очень молодой, поэтому такой игривый. Вы ему понравились, он хочет вас лизнуть – успокоил ее хозяин собаки.

– Скажите, пожалуйста, кто проживает на первом этаже в этом доме, – поинтересовалась Кира, спасая джинсы от слюнявого Пуфика.

– Здесь? В двушке какие-то старики живут, дед и бабка. Всегда со мной и Пуфиком здороваются. Еще студенты в трешке гужуются, снимают хату на троих. А почему вас, барышня, интересуют наши жильцы? Что вы забыли в нашем дворе ночью? – спохватился незнакомец.