Каким удивлением вспыхнули глаза дочери! Удивлением, радостью, а еще благодарностью, когда она поняла, что я сделала. Потому что первым делом ее взгляд метнулся к поломанной указке – и только потом замер на мне.

– Сегодня я побуду на вашем занятии, – сообщила я, устраиваясь в большом уютном кресле. Его обычно занимала Катерина, когда дамы высшего света собирались в музыкальном салоне. – Зарина, ты можешь идти, я приведу Снежану обратно сама.

Няня улыбнулась, склонила голову и вышла, а дочь весело направилась к роялю. Теперь уже с совершенно иным настроением, я видела, какая хмурая она вошла и какая стала сейчас.

Татьяна всем своим видом изображала недовольство, но перечить мне не осмелилась. Должно быть, посчитала, что с меня станется запихивать указку ей в зад на глазах у дочери. Или выдать что-то еще в том же духе, что окончательно разрушит ее авторитет в собственных глазах.

Снежана устроилась на банкетке и оглянулась на меня, на что я ей сказала строго:

– Занимаешься, как обычно. Как будто меня здесь нет.

Глядя на то, как тонкие пальчики порхают над клавишами, а в салон льется легкая простая мелодия, я улыбалась. В этой девочке сосредоточилась вся любовь этого мира, все самое хорошее и самое светлое, и я намерена была его сохранить. Не позволить никаким Татьянам, никому это разрушить. Моя дочь всегда будет знать, что за нее есть кому постоять, и когда она это поймет, никому больше не позволит причинить себе боль. Или, тем более, ударить.

– Мама, мамочка, как тебе? – Снежана подбежала ко мне, когда занятие было закончено, и я поднялась из кресла, опускаясь и принимая ее в объятия.

Раньше я подхватывала ее на руки, но с каждым годом делать это становилось все сложнее. Вот и сейчас я сначала открыла дверь, а только после этого подхватила ее и прижала к себе.

– Ты волшебно играешь, снежинка!

– Правда?

– Правда!

Дочь просияла, я же перехватила ее поудобнее, стараясь не пыхтеть. Все-таки я никогда не отличалась физической силой и большим ростом, а Снежана росла не по дням, а по часам. Такими темпами она очень быстро меня перерастет.

– Такие занятия мне нравятся, – призналась она.

– Вот и чудесно. А завтра мы с тобой отправимся в небольшое путешествие.

– На море? – Дочь широко распахнула глаза.

Она обожала море, в отличие от меня. Каждый раз, оказываясь там, я словно проворачивала в незаживающей ране нож, но Михаил неизменно везде возил нас с собой. Хотя его шикарное поместье ничем не напоминало уютный дом Семена и Марии, а прилегающий к нему пляж – побережье, на котором было так сладко, море оставалось все тем же. Соленый ветер так же играл моими волосами, вода ласково облизывала ноги, напоминая о том, что безвозвратно утрачено.

Но Снежане об этом было знать необязательно, она с такой радостью резвилась в воде, что мне пора было бы уже заменить те воспоминания новыми. О ней.

Увы. К сожалению, они не заменялись.

– Нет, снежинка, в Северную Лазовию.

– В Северную Лазовию? А зачем? По делам с папой?

– Ко мне в гости.

Этот голос прозвучал так резко и так неожиданно, что из груди выбило все дыхание. Богдан шагнул к нам с таким ледяным и жестким выражением лица, что Снежана вжалась в меня. А я остановилась, чтобы перевести дыхание. И с лихвой вернула ему его взгляд.

Богдан

Прошли годы, а, казалось, одно мгновение. С того самого дня, как они виделись в последний раз. С того самого дня, как Алина сказала, что выбирает Михаила. Сначала он не мог поверить: девочка, которую он знал, просто не могла так поступить.

Но знал ли? Знал ли он ее вообще когда-нибудь, или Алина, образ которой он для себя создал, никогда не существовала? Та, которая была хрупкой и нежной. Та, что всегда выбирала говорить правду. Та, которая никогда не играла и не могла смириться со злом и несправедливостью.