И я поняла, что не смогу ему отказать. Не имею права. Не потому, что он будущий правитель, а просто. По-человечески.

— Нет, Ваше Вы… Джэллиот, — поправилась, заалев, наверное, до кончиков волос.

Было очень непривычно называть его по имени. Особенно вслух. И удивительно приятно… По телу буквально растекалось тепло от мелодичного, нежного послевкусия на языке!

Джэллиот… Угодники, как же красиво звучит!

— Тогда скажите, как мне к вам обращаться, — откинувшись на спинку, удовлетворённо выдохнул принц. — Необязательно полным именем. Вот, например, большинство друзей зовут меня Джэлом. Но я не люблю это сокращение — какое-то оно слишком женское. И ассоциируется с детством... А вас как в детстве называли?

— Мэй, — откликнулась, ещё не до конца придя в себя. И тотчас спохватилась: — Но мне оно тоже не нравится. Грубое и безликое. Будто носильщика в толпе подзывают.

Которыми, кстати говоря, частенько и подрабатывали приютские дети. За мелкую монету. Подай-отнеси-найди-позови… И потому дома мне не было покоя. Из-за схожести звучания я частенько отзывалась, когда этого делать не следовало, и была своего рода прислугой для ребят постарше, беззастенчиво этим пользующихся… Пока не научилась пользоваться магией. Или, вернее, не дала одному из них отпор чистой силой...

— А как будет полное? — Джэллиот вырвал меня из неприятных воспоминаний.

— Мэйри.

— Благородно, — одобрительно кивнул он.

На что я не удержалась и фыркнула.

— Что-то не так? — молниеносно нахмурился принц.

— Нет, простите, — от страха испортить добрые отношения с наследником престола у меня аж ступни заледенели. — Я не хотела вас обидеть.

— Вы не обидели, — Джэллиот успокаивающе поднял руку. — Я всего лишь не понимаю, в чём дело. Что вас рассмешило?

Серьёзный, пускай и не очень строгий тон не оставлял сомнений — отступать он не намерен. Пришлось идти до конца, плевав на возможные последствия.

Погибать, так с честью.

— Я выросла в приюте, — сообщила, смело вскинув подбородок. — И нарекли меня тоже там. Боюсь, ни во мне, ни в моём происхождении нет ничего благородного.

— Ну, на вашем месте я бы не был так уверен, — смягчившись, снисходительно усмехнулся принц. — Сдать ребёнка в приют может кто угодно. Да и магические способности не рождаются на пустом месте. А в нашем государстве все маги знатного происхождения. И ценятся они очень высоко... Один факт зачисления вас в Столичную Гимназию уже ставит вас на ступень выше обычных благородных леди. И мне неважно, кем являются ваши родители. Законного вы рода или нет. Судить людей надо не по заслугам их семей, а по их личным поступкам. Поэтому я всё равно буду рад считать вас своим другом.

Не скажу, что его слова стали для меня неким откровением. Всё это я знала и раньше… Кроме, разве что, последней фразы. Однако именно в ту минуту бесконечные переживания, преследующие меня на протяжении всего осознанного существования, наконец-то отступили и по душе растеклось блаженное умиротворение.

Ведь одно дело понимать, что я не хуже, а может, в чём-то даже лучше окружающих — и всё равно ощущать себя ущербной среди более обеспеченных однокурсников. И совсем другое — получить реальное, практически осязаемое подтверждение своим нелепым теориям! Убедиться, что я не впустую тратила драгоценные часы сна на изучение каких-то простых заклинаний, которые давно вошли у будущих коллег в привычку. Не напрасно терпела их косые взгляды и насмешки. Не зря училась, просиживая в библиотеке дни напролёт.

Да, родители вычеркнули меня из своей жизни, лишив помощи и вынудив начинать с нуля там, где у других имелось огромное подспорье. Но моё усердие принесло плоды! Оно позволило мне почувствовать себя равной. Пускай и только в моей голове — зато по-настоящему, действительно равной! Не принцу, конечно, и не его министрам — но хотя бы придворным. Всем этим высокородным дамам и господам… Вряд ли среди них было много людей, которым наследник престола предлагал дружбу и поддержку. И я была безумно, беспредельно счастлива оказанной чести! Что бы она ни значила и какие бы трудности с собой ни принесла.