Лошади не терпят одиночества, и она должна знать, что я рядом.

– Вернись ко мне, Ангаррад, – шепчу я ей на ухо, – ну, давай, милая!

Я оглядываюсь на мэра, который разговаривает со своими людьми, и гадаю, как же все могло так получиться.

Мы ведь его разбили. Схватили, связали и одержали победу.

А вышло вот что.

Он снова разгуливает на свободе и ведет себя как хозяин положения, как властелин всего клятого мира. Будто ему плевать, что я победил.

Ну да ничего. Один раз мне это удалось – удастся снова.

Я освободил чудовище, чтобы спасти Виолу.

И теперь должен каким-то образом не выпустить из рук поводок.

– Глаз до сих пор там, – замечает он, подходя ближе и указывая на светящуюся точку высоко в небе.

Мэр уверен, что это какой-то зонд. Впервые мы заметили его около часа назад, когда мэр отдавал приказы капитанам: велел разбить лагерь у подножия холма, послать разведчиков наверх, чтобы определить масштаб будущего сражения, и на восток – узнать, что случилось с «Ответом».

На поиски корабля-разведчика никого пока не отправили.

– Зато они нас уже видят, – говорит мэр, все еще глядя на небо. – И если захотят встретиться, то просто придут ко мне, верно?

Мэр медленно обводит взглядом солдат, перестраивающихся перед новым сражением.

– Надо просто слушать голоса, – странным шепотом произносит он.

Воздух вокруг все еще полон Шума солдат, но взгляд мэра наводит на мысль, что он имеет в виду нечто другое.

– Какие еще голоса?

Он удивленно моргает, словно меня тут быть не должно. А потом улыбается и кладет руку на гриву Ангаррад.

– Не трогай! – шиплю я и сверлю его злобным взглядом, пока он не убирает руку.

– Я понимаю твои чувства, Тодд, – мягко говорит он.

– Ничего ты не понимаешь! – огрызаюсь я.

– Понимаю, – настаивает он. – Я помню свой первый бой в первой войне со спэклами. Ты думаешь, что скоро умрешь. Ты думаешь, что ничего ужасней быть не может… и как теперь жить, увидав такое собственными глазами? Как вообще кто-то может после этого жить?

– Убирайся из моей головы!

– Я лишь рассказываю тебе о своих переживаниях, Тодд.

Я ему не отвечаю, только продолжаю твердить на ухо Ангаррад, что я здесь.

– Но скоро все станет хорошо, – говорит мэр. – И твоя лошадь поправится. Война закалит вас обоих. Тебе полегчает.

– Как что-то может стать лучше после такого? Как можно стать настоящим мужчиной после такого?

Мэр пригибается ближе:

– Но ведь тебя это захватило, верно?

Я не отвечаю.

(потому что он прав…)

(на секунду я и вправду…)

Но я сразу же вспоминаю того убитого солдата, который перед смертью тянулся Шумом к своему сынишке. Он уже никогда его не увидит…

– Ты был взбудоражен, когда мы загоняли спэклов на холм, – продолжает мэр. – Я все видел. Это чувство горело в твоем Шуме, как пламя. И каждый солдат моей армии чувствовал то же самое, Тодд. Во время сражения мы живы, как никогда.

– А после, как никогда, мертвы.

– О, философствуешь? – Мэр улыбается. – Вот уж не ожидал.

Я отворачиваюсь и снова заговариваю с Ангаррад.

И тут слышу:

Я – КРУГ, КРУГ – ЭТО Я.

Оборачиваюсь и швыряю в него: ВИОЛА!

Мэр морщится, но улыбка с лица не сходит.

– Вот именно, Тодд! Я уже говорил: если ты владеешь Шумом, то владеешь собой. А если владеешь собой…

– …владеешь миром, – заканчиваю я. – Это я уже слышал, не глухой! С меня хватит и первого, спасибо. Мир пусть делает что хочет.

– Все так говорят. Пока сами не окажутся у власти и не попробуют ее на вкус. – Мэр опять поднимает глаза к зонду. – Интересно, друзья Виолы смогут нам рассказать, с какой армией нам предстоит сражаться?