В те ранние годы Бхагаван был в гораздо большей степени «одним из нас». Хотя он свободно перемещался по ашраму и делал любую работу, его любимым занятием было приготовление пищи. Он был прекрасным поваром и, казалось, знал всё о травах и овощах: их свойства, всевозможные способы приготовления, различные блюда из них и т. д… Когда он растирал чатни на большом камне, мы все собирались вокруг него, и он, как мать семейства, давал каждому из нас попробовать. Для нас это был прасад.

Некоторые посетители не понимали, какое удовольствие доставляет Бхагавану приготовление пищи. Одна девочка из колледжа как-то раз увидела, как Бхагаван готовит еду, и стала возмущаться: «Что происходит?! Вы позволяете этому старому человеку готовить на вас всех? Как это жестоко с вашей стороны! Освободите его от работы на кухне и готовьте себе сами!»

Но Бхагаван с детства любил готовить! Это выяснилось, когда однажды пришла одна вдова, вошла в холл и поклонилась Бхагавану. Он внимательно посмотрел на нее и рассмеялся: «А, это ты!»

Женщина смутилась, закрыла лицо вдовьим сари и забилась в угол.

Бхагаван продолжал, широко улыбаясь: «Когда я был ребенком, ее семья жила по соседству, а она была маленькой девочкой из этой семьи. Наши родители договорились, что, когда придет время, она станет моей женой. Я очень любил помогать матери на кухне. Ее мать ворчала, что никогда не выдаст свою дочь замуж за парня, который любит проводить время за плитой, подобно женщине. Так получилось, что мне не суждено было жениться. Но если бы я женился на ней, какова была бы моя судьба!»

Все расхохотались над тем, какая чаша миновала Бхагавана.

Я никогда не обсуждал с Бхагаваном философские вопросы, вообще не задавал никаких вопросов. Но когда другие докучали ему своими сомнениями, он с бесконечным терпением давал им объяснения, и я слушал очень внимательно. Как ни странно, несмотря на то что у меня с ним был контакт на эмоциональном уровне, я не мог петь в его присутствии. Как я ни пытался, из моего горла не выходило ни звука. Это было странно, потому что в других обстоятельствах я пел очень хорошо. Другие люди пели перед ним, и не только искусные музыканты – люди, никогда не учившиеся петь, в его присутствии вдруг начинали петь. И только я сидел перед ним, как глухонемой.

Однажды Мадхава Свами пел на тамильском языке. На середине песни он вдруг остановился и спросил: «Почему Кришнаяя не поет?»

«Продолжай петь. Не беспокойся о Кришнаяе», – строго сказал Бхагаван.

После этого Мадхава Свами не мог петь и все время сбивался. Как Бхагаван умел подавлять спесь своих учеников!

Были и другие вещи, которые я совершенно не мог делать в присутствии Бхагавана. Я носил воду для ашрама, собирал цветы и помогал везде, где было нужно, но когда рядом был Бхагаван, у меня всё валилось из рук. Кроме того, Бхагаван никогда не позволял мне работать с ним. Однажды, когда он резал овощи, я попросил у него разрешения помочь. Три раза я брал нож, и три раза он говорил мне, чтобы я положил его.

Когда я стал настаивать, он сказал: «Ты режешь овощи дома?»

«Нет, дома мне не нужно делать это».

«А разве здесь ты не дома?»

Для меня Бхагаван всегда был великим человеком, он был мне как отец. Я полностью ему доверял. Он наставлял меня, а я следовал за ним. Я знал, что я в надежных. У меня не было забот. Я просто любил его всем своим существом, и моя жизнь проходила рядом с ним – мы ели в одном помещении, спали в одном холле, разговаривали и шутили, и всё это время я был крепко привязан к нему его огромной любовью и вниманием. Я чувствовал, что день и ночь он думает обо мне, держит меня под своим крылом, знает обо мне всё и своим искренним интересом ко мне делает меня духовно выше. Я говорю это без гордости, потому что ко всем остальным он относился так же. Все чувствовали свою особую, необъяснимую связь с Бхагаваном. Все мы чувствовали себя особенными. Бхагаван любил нас всех, но каждого по-своему, и в его безмерной любви к нам мы открывали для себя свою истинную суть.