Собираясь уходить, я попросил его: «Бхагаван, покажите мне правильный путь».

«Что ты делаешь сейчас?», – спросил он.

«Когда я в правильном настроении, я пою песни Тьягараджи [поэт-святой, писавший на телугу] и повторяю священную мантру гаятри[95]. Кроме того я занимался пранаямой, но эти дыхательные практики подорвали мое здоровье».

«Лучше перестань практиковать все это, – посоветовал он, – но никогда не прекращай адвайта-дришти (недвойственное видение)».

В тот момент я не смог понять, что он имел в виду.

Я на месяц уехал в Бенарес, вернулся в Пондичерри и провел там пять месяцев. Куда бы я ни пошел, люди находили во мне различные недостатки: «Ты слишком слаб… Ты не годишься для йоги… Ты не умеешь концентрироваться… Ты не умеешь задерживать дыхание… Ты неспособен голодать… Тебе нужно слишком много сна… Ты не можешь не спать ночью… Ты должен отдать все, что у тебя есть…» и так далее.

Только Бхагаван ничего не просил и не находил во мне никаких недостатков. Во мне не было ничего такого, за что я мог бы удостоиться его милости, но для Бхагавана это не имело никакого значения. Ему нужен был я, а не мои совершенства. Достаточно было сказать ему «я ваш» – и он делал всё остальное. В этом ему не было равных.

Каких странных людей он собрал вокруг себя! Однако те, кто отдал себя ему, доверился ему и делал всё, что он говорил, были окружены его огромной заботой и добротой.

В 1930 г. я во второй раз приехал в Раманашрам и остался там на месяц. В то время мы вели в ашраме очень простую жизнь. Каждое утро я рано вставал, мылся возле колодца у Пали Тиртхам, готовил на маленькой плите еду для храма Матери и начинал обряд почитания лингама над самадхи матери Бхагавана. Чиннасвами пел гимны вместе со мной. Бхагаван помогал нам в разных делах. Каждый вечер после ужина он свободно беседовал с нами. Люди засыпали его вопросами по философии и метафизике. Вечером он сидел на деревянной кушетке возле колодца и смотрел на Аруначалу в глубоком молчании. Его лицо озарялось внутренним сиянием, которое, казалось, становилось ярче по мере того, как сгущалась темнота. Мы сидели вокруг него молча или пели какую-нибудь песню. Аламелу Амма иногда пела гимны из «Тируппугал». Безмолвие и покой в эти часы были необыкновенными. Когда заканчивался ужин, обитатели ашрама снова собирались вокруг Бхагавана. В эти часы он всецело принадлежал нам. Он рассказывал истории, отвечал на вопросы, рассеивал наши сомнения – и всё это со смехом и шутками. Мы забывали о времени и могли сидеть допоздна, пока Мадхава Свами не появлялся за спиной Бхагавана и не показывал нам жестами, что пора дать Бхагавану отдохнуть.

Примерно в это время Б. В. Нарасимха Свами взялся писать книгу о жизни Бхагавана под названием «Самореализация». Он собирал материал для этой работы, опрашивая преданных. Черновой вариант книги был готов, и автор дал его мне почитать. Мне пришло в голову, что нужно написать такую же книгу на языке телугу. Я получил разрешение Бхагавана и, используя рукопись Нарасимхи Свами как план работы, за месяц сделал вариант на телугу – «Рамана-лила[96]».

С того времени каждый раз, когда у меня был выходной и достаточно денег на поезд, я приезжал в Раманашрам. Все были рады меня видеть, включая Бхагавана, – увидев меня, он говорил с любовью: «Кришнаяя приехал!»

Однажды получилось так, что у меня не было денег на билет, и я думал, как же мне быть. К моему великому удивлению, я получил извещение о назначении меня в судебную комиссию, что помимо прочего означало денежное вознаграждение. Таким образом, узнав, что деньги у меня будут, я уехал первым же поездом.