И я остаюсь наедине с мэром Прентиссом.

Он тянет время и молчит, пока мне не становится окончательно ясно: надо что-то сказать. Я кулаком прижимаю к животу простыню, все еще чувствуя резкую боль при каждом движении.

– Вы мэр Прентисс. – Мой голос дрожит, но я все-таки произношу это.

– Президент Прентисс, – поправляет меня он, – но ты меня знаешь как мэра, разумеется.

– Где Тодд? – Я смотрю ему в глаза, не моргая. – Что вы с ним сделали?

Прентисс опять улыбается:

– Твои первые слова были умными, вторые – храбрыми. Думаю, мы подружимся.

– Он ранен? – Я сглатываю поднимающуюся в груди боль. – Он жив?

Первую секунду мне кажется, что Прентисс и не подумает отвечать, даже не подаст виду, что услышал мой вопрос, однако в следующий миг я получаю исчерпывающий ответ:

– У Тодда все хорошо. Он жив, здоров и постоянно спрашивает о тебе.

Я вдруг понимаю, что все это время не дышала.

– Правда?

– Разумеется.

– Я хочу его увидеть.

– Он тоже хочет тебя видеть, но не торопись, всему свое время.

Мэр продолжает улыбаться, почти по-дружески.

Передо мной стоит человек, от которого мы бежали несколько недель подряд, он стоит рядом со мной, а я даже не могу толком пошевелиться.

И он улыбается.

Почти по-дружески.

Если он что-нибудь сделал Тодду, если он хоть пальцем его тронул…

– Мэр Прентисс…

– Президент Прентисс, – снова поправляет меня он, и вдруг его голос веселеет: – Впрочем, можешь звать меня Дэвид.

Я ничего не отвечаю, только еще сильней давлю на повязку, не обращая внимания на боль.

В мэре Прентиссе есть что-то странное. Что-то неуловимое…

– Конечно, если позволишь называть себя Виолой.

Раздается стук в дверь, и в палату входит Мэдди с каким-то пузырьком в руке.

– Корень Джефферса, – говорит она, глядя в пол. – От боли…

– Да-да, конечно. – Сложив руки за спиной, мэр Прентисс отходит от кровати. – Делайте что нужно.

Мэдди наливает мне стакан воды и смотрит, как я проглатываю четыре желтые капсулы – на две больше, чем мне давали раньше. Потом она забирает стакан и, стоя спиной к мэру Прентиссу, бросает на меня многозначительный взгляд – без тени улыбки, зато очень решительный и храбрый, – так что мне сразу становится чуть спокойней, чуть легче.

– Она быстро утомится, – предупреждает Мэдди мэра Прентисса, все еще не глядя на него.

– Понимаю, – кивает тот.

Мэдди выходит, закрывает за собой дверь, и по моему животу тут же разливается приятное тепло. Однако боль и дрожь уходят не сразу.

– Ну, можно? – спрашивает мэр Прентисс.

– Что? – не понимаю я.

– Называть тебя Виолой?

– Я не в силах вам помешать, – говорю я. – Зовите как хотите.

– Хорошо, – отвечает мэр Прентисс, не садясь и не шевелясь, с прежней улыбкой на лице. – Когда тебе станет лучше, я бы очень хотел с тобой побеседовать.

– О чем?

– Как же, о кораблях, разумеется. Которые с каждой минутой все ближе и ближе.

Я проглатываю слюну.

– О каких еще кораблях?

– О нет, нет, нет. – Мэр Прентисс качает головой, хотя продолжает улыбаться. – В начале нашего знакомства ты проявила такую храбрость и ум… Прошу, не порть это впечатление. Страх не помешал тебе обратиться ко мне уверенным и спокойным голосом. Твое поведение достойно восхищения. – Он опускает голову. – И все же этого недостаточно. Мне нужна честность. Мы должны начать с честности, Виола, иначе как мы вообще можем чего-то добиться?

«Добиться чего?» – думаю я.

– Я сказал тебе, что у Тодда все хорошо, – говорит мэр Прентисс. – И это чистая правда. – Он кладет руку на спинку моей кровати. – С ним и дальше будет все хорошо, обещаю. – Он умолкает. – А ты будешь честна со мной.