Я не сдерживаю слёз. Больше просто не могу. Вскакиваю со стула и обнимаю папу. Он в ответ поднимается и сжимает меня в объятиях так сильно, как только может.

— Я не знаю, как мы будем без тебя, солнышко. А как ты будешь без нас? Совсем одна! — спрашивает, шмыгнув носом, но по-мужски скрывает слёзы, не позволяя даже взглянуть на его лицо. — Мне жаль, что я ничего не добился в жизни, что не смог вернуть нашему роду былое величие…

— Его верну я, — захлёбываясь слезами, отвечаю. — Клянусь, наш род станет таким великим, что император сам вернёт нам ту фамилию, которая у нас была!

— Я верю в это, — горячо отвечает отец и целует меня в макушку. — Люблю тебя, моя звёздочка.

Какое-то время я плачу, растирая слёзы по его груди. Он обнимает меня и укачивает, успокаивающе поглаживая. Мама ставит чай на стол и подходит к нам. Обнимает и покачивается вместе с нами.

— Моя девочка, иди ко мне, — зовёт через некоторое время, и я, еле отлипнув от отца, ныряю в её объятия, рыдая ещё сильнее. — Я люблю тебя, моя красавица. Очень сильно люблю, родная.

— И я вас… Очень люблю…

Маминой любви мне недоставало, зато я была папиной любимицей. Каролина Эмс — строгая, холодная женщина — вызывала у меня восхищение. Я всегда хотела её любви. Нежной, пылкой, сердечной. Пытаясь добиться её расположения, первые годы я училась на отлично в местной церковно-приходской школе и только потом скатилась на средние отметки. Мне хотелось удивить её настолько, чтобы она полюбила меня той любовью, которой она одаривала Линару. Однако, этого не случилось.

И вот сейчас она сказала те самые слова, которые я ждала от неё много лет. Обычно она говорила фразу «Я люблю тебя» раз в год, в мой день рождения, в остальное время лелеяла Лину и обязывала меня заниматься с ней. Ругала и била за то, что я не справлялась со своими обязанностями… И я всё равно уважала её и любила.

Наш отец всегда был большим и сильным, пусть и не очень высоким. От него мне достались сила воли, тяга к успеху и старательность. Хоть ткачество мне не давалось, я упорно шла к тому, чтобы помогать родителям в тканой мастерской. Папа знал, что ткать — не моё. Всегда предлагал маме отдать меня на обучение в столицу, но это было непосильной ношей для нашей семьи. Так всегда отвечала мама.

Папа часто уходил на охоту. Много раз брал меня с собой. Мне нравилось ходить с ним в горы, узнавать что-то новое и интересное. Я знала, как выследить на охоте хищника или дичь, определяла погодные явления по приметам. Контакт с природой давался мне легко, в отличие от ткачества, и отец прекрасно это понимал, потому что и ему ткачество не сильно давалось. Ради мамы он сумел довести свои умения до автоматизма, но творческого начала в его работах не было. Вот мама действительно творила и, кажется, не замечала, что мы с папой не такие, как она.

Я слышала историю знакомства родителей тысячу раз, но только в последний год жизни в Осадене начала понимать, что, если бы они не познакомились, папа служил бы при дворе. Вполне возможно, что ему бы довелось достичь высокого положения при императоре и не бедствовать. Тогда бы он, и правда, вернул нашему роду былое величие. Ведь наши предки были не простыми людьми.

— Надо успокоиться, милая, — говорит мама, когда я начинаю не так часто шмыгать носом. — Ритуал Избрания… Когда он будет?

— Сегодня вечером, — я отстраняюсь от мамы, вытирая последние слёзы.

Папа подаёт мне платок, и я сразу высмаркиваюсь.

— Так скоро?! — удивляется мама. — Обычно к нему готовятся хотя бы несколько дней!