Последним, что я увидела перед тем, как рухнуть на пол без сознания, была визжащая ящерица, окутанная огнем.

- Осторожно, осторожно. Вот так. Еще немного.

Голоса доносились до меня словно через слой ваты. Я лежала, и лежать было мягко.

Значит, все кончилось? Я жива?

- Подержите вот тут. Надо смазать.

Прикосновение к колену было прохладным, но за прохладой пришло такое жжение, что я с криком села на койке. Немолодой мужчина в черном мундире с силой удержал мою ногу и произнес, отчеканивая каждую букву:

- Лежите, миледи! Еще немного!

Я увидела на колене толстый слой мази: под ним было черное и красное, и от одного взгляда меня повело в сторону, и я едва не упала с койки. Генрих поддержал: он, оказывается, сидел рядом и смотрел, как врач – я подозревала, что мужчина в мундире был именно врачом – наносит мазь.

- Что случилось? – прошептала я, глядя на Генриха и видя, что он страшно испугался, и этот страх только сейчас начинает разжимать пальцы.

- Беленский огненный змей, - ответил врач. – Я понятия не имею, как он пробрался на дирижабль. Но он несколько раз плюнул в вас, миледи, вы горели.

Черное и красное под мазью на глазах становилось меньше. Теперь я чувствовала не жгучую боль, а едва уловимое покалывание. Через несколько мгновений врач провел по колену губкой, и я увидела абсолютно чистую розовую кожу без малейшего следа ожога.

- Спасибо вам, - искренне сказала я. – А что со змеем?

- Вы его испепелили, миледи, - сообщил врач. – Направленный магический удар такой силы, что дирижабль едва не сошел с курса. Кстати, - он снял очки, убрал их в карман и принялся складывать банки и склянки в распахнутую пасть саквояжа. – Рекомендую вам сделать пометку в паспорте о том, что вы волшебница. В халифатах к этому относятся беспечно, а вот фаринтцы предпочитают знать, с кем имеют дело. Капитан поставит печать.

- Хорошо, - согласилась я, и доктор вышел. Генрих помог мне лечь, набросил на меня покрывало, и я вдруг окончательно поняла, что все это время была в одном белье.

Панталоны и сорочка, причем изрядно декорированные обгорелыми пятнами и не скрывающие ровным счетом ничего. Врача-то не стыдно, он по долгу службы и не такое видел. Но вот Генрих это совсем другое дело.

Мне сделалось не по себе. Щеки так и вспыхнули румянцем.

- Я услышал, как ты кричишь, - негромко сказал он. – Бросился бежать. От той ящерицы осталась только тень на полу. А ты… - Генрих провел ладонями по лицу и признался: - Я испугался, что тебя больше нет. Слава всем святым, у них было достаточно мази от ожогов.

- Я сожгла ящерицу, - прошептала я. – Генрих, она там оказалась не просто так!

- Конечно, - усмехнулся Генрих. – Они очень скрытные и не нападают на людей. А эту натравили на тебя.

- Марвинцы? – спросила я. Генрих усмехнулся.

- Кто же еще…

Некоторое время мы молчали. Я запоздало поняла, что мы перешли на ты, и от этого сделалось как-то теплее, что ли. По большому счету, мы оба были невероятно одиноки – и вдвоем нам было легче переносить это одиночество.

Хорошо, если ты не один. Иногда в этом единственная радость и надежда.

- Что же нам теперь делать? – спросила я. Улыбка Генриха стала светлой и ободряющей.

- Тебе – лежать и приходить в себя, - ответил он. – А мне – поставить метку в твоем паспорте у капитана и принести тебе одежду.

- Спасибо, - сказала я, чувствуя, как между нами сейчас натягиваются тонкие, едва заметные нити. Что это было? Духовное родство, дружба?

- Было бы за что, - Генрих смотрел на меня с теплом и любовью. – Отдыхай.

Я послушно свернулась калачиком под покрывалом и сама не заметила, как погрузилась в сон.