– Это такие штучки, которые соединяют автомат с рюкзаком? – спросила Тамара.

– Да, это такие штучки.

– У-у, – как-то ехидно удивляясь, покивала Нестан подругам.

– Ага-а, – с таким же поддельным восхищением протянули те.

– Ты, наверное, и сам участвовал в сражениях? – спросила Нестан.

– Случалось, – пытаясь скрыть гордость, сказал Тариэл.

– Вон оно что-о, – так же кивая, покосилась Нестан на подруг.

– Ага-а, – механически протянули те.

– Да ну вас, – сказал Тариэл, поняв, что над ним смеются, и отвернулся.

– Ну, пожалуйста, не обижайся, – взмолились девочки, – мы всегда так делаем, со всеми. Честно-честно.

– Даже с каджами? – презрительно спросил гордый юноша.

– Конечно, особенно, с папой, – ответила Нестан. – Каджи, когда сердятся, у них так смешно чашуйки поднимаются.

– Да что с вас взять, – махнул рукой Тариэл и впервые улыбнулся.

Вновь глухо завыла сирена.

– Внимание-внимание, – сказал тот же спокойный и даже приятный голос. – В северных и юго-западном секторе опасность нападения миновала. Повторяю, опасность миновала. Отбой.

Люди кругом стали собираться, укладывать вещи, застегиваться, надевать шляпы.

– Ну что, пойдем? – сказала Нестан.

Они поднялись и присоединились к очереди у выхода.

– Внимание-внимание, – вновь сказал голос через колонки радио, – требуются добровольцы в юго-восточный сектор в район шпалопропиточного завода.

– Может, пойдем? – предложил Тариэл.

– Да нет, уже поздно, девять часов, – сказала Нестан. – Нас дома потеряют. Да и школьников, скорее всего, не берут.

Когда они выбрались на улицу, сирена все еще оглушительно гудела отбой. Трамваи по канатам между ярусами еще не летали, поэтому толпа не спеша брела по широким тротуарам-балконам и переходам.

– Может, зайдем в кафе? – набравшись смелости, предложил Тариэл и тут же с ужасом вспомнил, что у него не хватило денег даже на одно пирожное.

– Ладно, до завтра, – отмахнулись девочки.

– А как вас искать? – спросил он.

– Вспомнишь – найдешь! – крикнула, смеясь, Нестан, и девочки растворились в потоке людей.

* * *

Ближайшие дни мысль о прекрасной Нестан не оставляла Тариэла. Но он считал себя слишком сильным, чтобы вот так просто влюбиться. К тому же ему нужно было работать, потому что если при наборе на фронт случался перебор, то оставляли именно тех, кто хуже учился. И товарищи считали таких ребят трусами. Учеба трудно давалась Тариэлу: он не был ни усидчив, ни внимателен. Но сейчас он должен был закончить, как минимум, без «троек».

В конце концов, то есть примерно через неделю, Тариэл сломался. Как-то перед сном он сел в своей маленькой комнатке и при свете настольной лампы стал писать стихи.

Стройней твой стан, чем дуло танка,
Упруже грудь, чем дот врага,
И, словно дымная болванка,
Туманит разум красота.
Но если встречу я когда-то,
Тебя с другим под дымом труб,
То вместо храброго солдата,
Получишь мой кровавый труп.
И на меня падешь, рыдая,
Себя коря и день и ночь.
«Ты натворила это, злая!» —
Скажу я вдруг и скроюсь прочь.

Отныне каждое утро его начиналось с проверки и редакции очередного любовного стиха. Кропотливо доводя строки до совершенства по форме и содержанию, он гладил рубашку и собирал портфель. Потом ни свет ни заря отправлялся к парадному входу элитной гимназии Аспироз и подстерегал там одну из подруг Нестан. Молча вручив белоснежный конвертик, он мчался на трамвай и в свою школу являлся с опозданием. Дисциплина его стала хромать, и он начал отставать.

– Трус! – прилюдно говорил ему командир и учитель Цевелик. Все смеялись, а он краснел, молча закипая от злости.