То есть, эти люди говорят со мной на переменах, здороваются у гимназии, а втайне… презирают? Считают идиотом, которому оценки ставят за красивые глаза? За трах Вероники Игоревны с моим батей?

Листок ответов будто разгорается в кармане и опаляет ногу, живот, лицо.

Я сосредотачиваюсь и внимательно скребу по доске:

М А Н И Ф Е С Т

Мел плохой – не мягкий, а твёрдый, из тех, что царапают эмаль. Это неприятное ощущение передаётся от подушечек пальцев к спинному мозгу и ввинчивается куда-то в затылок – так, что хочется повести головой.

Мой «МАНИФЕСТ» доходит до овражка трещины и на букве «Е» пересекает его. Нет, серьёзно, откуда такая пробоина? Будто кто-то рвался наружу из доски и долбился рогами-ногами-головой.

Словно в насмешку, в шею ударяется бумажка и закатывается под умывальник.

– Воин духа, спишь ты или пишешь? – интересуется Богиня. – Времени нету – есть только жизнь.

Я ударяю мелом в доску, чтобы хоть так, звуком, взбодрить себя.

Манифест – девиз или типа того.

Да?

В затылок долбит ещё одна бумажка, отчего появляется желание почесаться, а затем – кого-то придушить.

Шум грозы стихает, и воцаряется неуютная тишина.

Я поднимаю руку с мелом и выскребаю первое, что приходит в голову:

СВОБДОНАЯ ФОРМА

В классе поднимается смех, и меня охватывает тревога.

Что? Что не так?

Ты перепутал буквы «О» и «Д». Соберись.

Я перевожу дух и начинаю пункт манифеста снова.

О чём вообще писали в моей анкете?

Гадости о Диане. Гадости обо мне.

Один человек упомянул гимназию.

«Твой Валентос». «Угадай, кто я».

Валентос.

Раньше он не тыкал меня в спину. Или тыкал, но редко, так, дурачась. А сейчас… сейчас в этих пытках прорывается некая злость. На что?

Я уже не обращаю внимания на звуки класса, потому что снова и снова прокручиваю в голове ответы о Диане.

Склады. ППЧ. Вокзал. Афган…

Афган?..

Бело-голубая спинка буквы «З» уходит в сторону, меня охватывает дрожь. Я делаю вид, что перечитываю текст на предмет ошибок, пока сам напрягаю память.

«Афганом» у нас называют район вокзала и складов за ним. Взрослые говорят, будто раньше там кипела жизнь – в советское время, когда заводы Северо-Стрелецка вовсю работали. Теперь это место пользуется дурной репутацией. Там постоянно избивают, насилуют, втыкают отвёртки в шеи, и ни одна живая душа не понимает, кому принадлежит это кладбище северо-стрелецкой промышленности.

Пальцем я подтираю горбатую спинку «З» и дорисовываю «Э». «ОГЭ». Теперь верно.

Трое… нет, четверо написали об Афгане, о вокзале или складах.

Четыре, блин, человека.

Раздаётся звонок, от резкого вибрато которого меня охватывает беспричинный страх. Я ошалело отступаю от доски и оглядываюсь.

За окнами промаргивается солнце, и класс прочерчивают контрастные тени. Громко шлёпают в ведро капли с потолка. Народ шепчется, фотографирует меня, доску. Плохо соображая, что происходит, я перечитываю своё творение.

М А Н И Ф Е С Т

1. Свободная форма за хорошие оценки.

2. Опоздание на первый урок на 15–20 мин. без ора и вызова отца за отдельные достижения.

3. Учить только интересные предметы.

4. Оценка работы учителей учениками, и зарплата учителям с учётом их рейтинга.

5. Государство должно платить ученикам с учётом такого же рейтинга. Можно вообще рейтинг гражданина ввести, и за высокий рейтинг – особые привилегии. Например, иммунитет от коллекторов.

6. В топку ОГЭ, в топку ЕГЭ, в топку ДЗ.

7. Внутригимназиучрежденческие партии с увеличением самоуправления гимназистов вплоть до участия чемпионов гимназий в правительстве.

8. Передача власти в стране интеллектуальной элите.