– Скажите… Вы не видели? – Я показываю фото Дианы.

Он по-детски трёт глаза, вглядывается в снимок.

– Ты собираешься что-нибудь покупать?

С таким запахом?

– Чё-то нет… не хочется.

– М-да?.. Вот и отвечать не хочется.

В растерянности я развожу руками. Кассир смотрит выжидательно.

Стоит вообще этот разговор моих усилий? Сколько уже раз видели других, похожих девушек – не Диану?

Собеседник вздыхает, показывает, чтобы я придвинул ближе телефон и всматривается в фото. Очки сползают на кончик носа, так низко, что у меня самого чешется горбинка.

– Зачем ищешь-то? Втрескался?

– Подальше послать.

Кассир отклоняется на спинку стула и с минуту смотрит задумчиво.

– Да, – он театрально кивает, – у нас работала рыжеволосая девушка. Нет, – он едва заметно усмехается, когда я всем телом подаюсь вперёд, – не твоя зазноба.

Из-под прилавка возникает бутылка «Новотерской», газированная вода с шипением обрушивается в пластиковый стакан.

Я с шумом выдыхаю воздух и убираю телефон.

– Где ещё можно поспрашивать? Не знаете?

– В жопе, – отвечает кассир, когда перезагружается глотком минералки.

У меня внутри всё сжимается от его грубости.

– Молодёжь обычно там околачивается. – Он видит, что я не понимаю, рокочет отрыжкой и неохотно поясняет: – Бар такой. Клуб. Называется «Жопа».

– В самом деле?

– Нет. – Ещё глоток воды, ещё отрыжка. – Я, знаешь ли, шучу.

Из моего горла вырывается смешок.

– Ну и где находится ваша… м-м, «Жопа»?

Мужчина выразительно смотрит в ответ.

– Понимаю, название под стать. Как найти?

Кассир поднимает было руку, но молчит, ибо по радио объявляют семь вечера. Он и повар знающе переглядываются, встают. Я догадываюсь, что у них закончился рабочий день, и мигом ощущаю себя невыразимо лишним в этой калиточной.

– А… дорога? – напоминаю я и смущённо показываю рукой за спину.

– Отсюда наверх до часовни. Потом до Шестой линии. Там разберёшься.

Я благодарю кассира, направляюсь к двери, но, последовав минутному порыву, возвращаюсь.

– Можно одну штуку?

Мой палец утыкается в тёплое стекло витрины. Кассир останавливает пересчёт выручки, хмурится.

– Эти штуки зовутся калитками.

– Да, так… можно?

Плохо соображая, где ценник и сколько стоят пирожки, я нахожу и неловко протягиваю сотню.

– С какой начинкой?

– Да… всё равно. Любую.

Взгляд у кассира делается такой, будто его пытают

– Ты, наверное, думаешь, эти штуки – так, ерунда? Вроде беляша под водку?

Я нервно прыскаю.

– Нет?.. Что вы… нет!

– И хозяин этого заведения – какой-то делюга…

– Вовсе нет!

– А может, у него из поколения в поколение передают рецепты этих калиток? Может, когда здесь гудели заводы, все работники стояли к нему в очередь за этими калитками? – Кассир надевает на руку прозрачный целлофановый пакет, достаёт одну калитку, осматривает. – А теперь это никому не нужный район, на никому не нужной улице, в никому не нужном городе, где никому не нужны эти калитки, хотя, может быть, это очень вкусные калитки. Может быть, их пекла ещё его бабушка. – Он свободной рукой достаёт из-под стола бумажный пакет и продувает, чтобы придать объём, швыряет внутрь калитку. – А до бабушки – его прабабушка. По старинному рецепту, который можно найти в книге английского путешественника XVII века. Может быть, детей у делюги нет, и этот рецепт уйдёт вместе с ним, и больше эти калитки ты никогда не попробуешь. Другие, может, будут… – Кассир шлёпает передо мной пакет и отсчитывает сдачу. – А вот таких, по этому рецеп-кх-а-а…

Гортанный кашель обрывает его на полуслове. Давясь в приступе бронхита, кассир качает головой и уходит в подсобку. Одинокая калитка обжигает мою руку через бумажный пакет – обжигает так, словно ладонь окунули в кипящее масло.