– Ч… что… – говорить было трудно – рот был полон странного, солоновато-медного вкуса. Пришлось проглотить его, чтобы выдавить нечто членораздельное. – Что… случилось?

– Ты укусила меня, вот что! И, по-моему, до крови! – ректор резко поднялся, бросив меня одну на ковре, и быстро пошел в сторону одной из внутренней дверей кабинета, оказавшейся входом в туалет с раковиной и душем.

– Так и есть! – донеслось оттуда спустя пару секунд. – Прокусила кожу… Ну, Гончарова… Я, конечно, подозревал, что ты головой повредилась, когда упала, но теперь мне это совершенно ясно. И не нужно никаких новомодных исследований… Черт, где же тут йод?!

Опомнившись, я подскочила с ковра. Забыв про костыль, проскакала на одной ноге в сторону маленькой ванной, и только там вдруг поняла, что нога почти не болит, и я вполне могу на нее опираться. А может, от ужаса осознания того, что я только натворила, у меня всё атрофировалось, так что боли не чувствую…

– Простите, Станислав Романович, ради бога простите меня, я не специально… Я… я… дайте помогу… – полусвязно лепеча, я доковыляла до ванны, протиснулась в маленькое помещение, и оказалось рядом с Мережиным, пытающимся найти в медицинском шкафчике аптечку.

Очень рядом.

Совсем рядом.

Так рядом, что для того, чтобы продолжать искать, ему теперь нужно было прижиматься ко мне всем телом и шарить у меня за головой.

Воздух вокруг мгновенно нагрелся, напитался электричеством, и я снова ощутила на зубах вкус его крови. Умопомрачительный, ни с чем не сравнимый, дурманящий вкус крови, который я когда-то уже знала.

Взгляд мой сомкнулся с его, и уже больше не отпускал.

Мережин оцепенел. Замер, словно я околдовала, сковала его по рукам и ногам своей близостью.

– Что… что тебе надо от меня, Гончарова? – голос ректора был приглушен, словно окутанный ватой. Но я заподозрила, что это из-за пульса, лихорадочно бьющегося мне в уши.

– Мне… нужно задать вам… один вопрос… господин ректор, – ответила, изо всех сил стараясь не дрожать.

Только сейчас я поняла, что в бедро мне упирается его пах – твердый и натянутый, словно ему булыжник в штаны засунули.

И это окончательно свело меня с ума. Потеряв контроль над чем бы то ни было, я закинула на него ногу… и надавила, вжала этот замечательный, окаменелый пах в себя.

Толкнувшись в ответ, Мережин коротко застонал.

– Слушаю тебя, Гончарова… – процедил он сквозь зубы и для равновесия схватился за края столешницы за моей спиной.

Я же чуть наклонила голову, завороженно рассматривая кровавую ранку на его шее. Никогда не поверила бы, что я могу так кусаться… Это же какие острые зубы надо иметь…

– Какой вопрос ты хотела мне задать? – низко прорычал ректор, снова толкаясь и буквально вздергивая меня, насаживая на себя.

Что? Какой вопрос? О чем он? Мысли кружились вместе с комнатой вокруг центральной оси, которая начиналась где-то между моих бедер и пронзала меня вдоль всего позвоночника.

И тем не менее, он родился, этот вопрос – нелепый, непонятный и совершенно не к месту. Как, впрочем, и не к этой реальности вообще.

– У вас есть… брат? – спросила я отвлеченно, все еще думая о своих зубах. Машинально провела по ним языком, натыкаясь на непривычно заостренный клычок с левой стороны рта… Охренеть… А справа? Неужели такой же? Я повела языком под губой вправо…

– Нет, Гончарова! – рявкнул Мережин, и я поняла, что он безотрывно смотрит на мой рот – туда, где я проверяла языком свою неожиданную «клыкастость». – Нет у меня никакого брата!

Под волосы мне нырнула его рука и грубо сжалась под волосами, оттягивая мою голову назад и заставляя выгибаться… А в следующую секунду на меня обрушились его губы – впиваясь, хватая и терзая, везде, куда только могли дотянуться – рот, шею, подбородок – так жестко и жадно, словно он не целовал меня, а рвал, пытался разодрать на куски…