Того постыдного удовольствия, что уносило меня раньше. Той желанной боли, которую и хотела забыть, и вечно помнить.

– Ах, – выдохнула я, когда к двум пальцам добавился третий, и стало так тесно, что было невмоготу. Выдохнула, ловя губами прохладный воздух, и вскрикнула, когда мое тело пронзила судорога нестерпимого наслаждения.

Теодрик поймал мои губы, сорвав с них короткий поцелуй, украв мое дыхание.

Я распахнула глаза широко-широко, врезавшись взгляд во взгляд желтых, звериных. Но это был по-прежнему мужчина, вервольф, альфа. Он держал меня в объятиях, такую раскрытую, такую доступную. Бери, не хочу. Его лицо было словно каменное, словно Теодрик сдерживался из последних сил, и я поняла, что сейчас меня распластают по постели, накроют собой и на этом свобода моя закончится.

Я даже захотела этого: ради того, чтобы у меня был повод его прогнать, ради того, чтобы возненавидеть окончательно, и еще чуточку ради того, чтобы испытать это постыдное удовольствие снова. Но Тео не пошевелился, хотя я бедром чувствовала – луна действует на него не меньше. Если не больше. Он рвано выдохнул, нежно провел по коже бедер, одернул подол и расслабился, лишь теснее прижав меня к себе.

– Я не дам тебе шанса возненавидеть меня, Ева, – глухо сказал он мне в макушку. – Не за заботу о тебе точно.

– Это забота? – После пережитого мой голос хрипел и скрипел как несмазанная телега.

– Это забота, моя луна.

Выдохнуть «спасибо» мне не позволила гордость. Точнее, ее крупицы, что у меня еще остались. Но мое тело больше не горело, глаза закрывались, а разум затуманило дремотой. Лекарство альфы от лунного влияния помогло: я проваливалась в сон. Одно только меня волновало, хватит ли одного раза, чтобы избавиться от этого наваждения?

Тео сжимал истинную в своих объятиях всю ночь, привычно согревая и защищая ее. От любой напасти: призрачной, сотканной представлениями Евы о вервольфах, ее нежелании поверить в его чувства и в то, что все изменилось, стоило ему понять, кто перед ним, и настоящей, которая могла грозить его луне. Пусть даже Альянс разрушен и альфы повержены, на свободе вполне могли ходить прихвостни генерала. Кому как не ему знать, на что способны эти овцы в волчьих шкурах!

Сегодня ночью он сделал к ней крошечный шаг, но не спешил обольщаться. С Евой один шаг вперед, сотню назад. У него несколько ночей ушло на то, чтобы приучить ее спать вместе со своим волком: то на дерево залезет, то попытается бежать. Потом все-таки привыкла, или взвесила все за и против. Чего у его истинной не отнять, так это ума и смекалки. Гордость гордостью, а без него она бы замерзла в тех лесах или стала легкой добычей зверя. Не вервольфов, так медведя или рыси. По пути им попадалось много зверья, но все обходили их стороной, почуяв хищника пострашнее. Ева поняла, что с ним будет безопаснее, и уступила.

Приняв звериный облик, он приручал Еву. Заботой, чувством безопасности. Радовался каждой маленькой уступке. В отличие от Евы, которая стремилась в родную деревню, Тео было все равно куда идти. Встретивший истинную последует за ней хоть на край земли. Единственной его целью было приручать ее постепенно, мягко, показать луне, что истинность не проклятие, а бесценный дар. Будь Ева волчицей, она бы сразу это почувствовала. Их связь, это притяжение, эту радость и счастье. Но она волчицей не была. Ева родилась человеком, поэтому звериные порывы ее пугали. Сам Теодрик пугал ее, напоминал о прошлом, в котором он уже не раз раскаялся.

Поэтому, перекидываясь в мужчину он понимал, что здорово рискует. Истинная может прогнать, а может испугаться, и тогда все его потуги, все, чего он успел добиться, пойдет насмарку. Но Ева сначала удивила его приглашением, затем своим ароматом.