– Нет, он считает, вы сможете друг другу помочь. Новенький тут, я даже толком не знаю, как зовут, но у него наверняка неприятности. – Она зашагала обратно ко входу.

Из береговых туманов, как известно, окутывающих саваном этот кусок портового района, теперь явилась еще одна фигура. На Дока никогда не бывало особенно легко нагнать жуть, но он все равно пожалел, что задержался. Личность он опознал по тому «полароиду», что ему дала Надя. Дик Харлинген, свежачком из потустороннего мира, где смерть со всей прочей своей побочкой напрочь уничтожила всю стильность, коей тенор-саксофонист мог располагать, когда передознулся, и в результате он теперь ходил в малярном комбезе, розовой рубашке на пуговицах из пятидесятых с узким вязаным черным галстучком и древних остроносых ковбойских сапогах.

– Здоро́во, Дик.

– Я бы к тебе и в контору зашел, чувак, да подумал, там могут быть вражеские глазницы. – Доку занадобилась слуховая трубка или что-то, ибо с гудками и склянками из порта Дик был склонен впадать в почти неразличимое торчковое бормотание.

– А тут тебе ничего не грозит? – спросил Док.

– Давай-ка запалим и сделаем вид, что вышли покурить.

Азиатская индика, густо ароматная. Док приготовился к тому, что его тут же сшибет на жопу, но нет – он вдруг обрел периметр ясности, а находиться в нем было не так и трудно. Уголек на кончике смазывало туманом, а цвет его менялся все время от оранжевого к ярко-розовому.

– Я должен быть мертвым, – сказал Дик.

– Еще ходит слух, что ты не он.

– Не очень прекрасная новость. Быть мертвым входит в мой рабочий образ. Вроде как я это делаю.

– Ты на этих, в клубе, работаешь?

– Не знаю. Может быть. Сюда я за получкой прихожу.

– А живешь где?

– Дом в каньоне Топанга. Банды, в которой я раньше играл, «Досок». Только никто из них не знает, что это я.

– Как они могут не знать, что это ты?

– Они и при жизни-то не знали, что это я. «Саксофонист» главным образом – сессионный чувак. Кроме того, за годы состав уже столько раз сменился, из тех «Досок», с которыми я начинал, все по большей части разбежались и собрали свои банды. Осталась лишь парочка из старой команды, а они страдают, или я хотел сказать, благословлены, Памятью Торчка.

– Люди говорят, тебе поплохело от стремного герыча. Еще сидишь?

– Нет. Господи. Нет, я теперь чистый. Я побыл в том месте возле… – Долгая пауза и неподвижный взгляд, пока Дик про себя рассуждал, не сболтнул ли он и так уже слишком много, а также прикидывал, что еще Док может знать. – Вообще-то я был бы признателен, если б…

– Нормально, – сказал Док, – мне тебя не очень хорошо слышно, а как я могу говорить о том, чего не слышу?

– Ну да. Я с тобой вот про что хотел. – Доку показалось, он уловил в голосе Дика нотку… не совсем обвинительную, но все равно она заметала Дока в один совок с какой-то несправедливостью побольше.

Док вгляделся в прерывисто отчетливое лицо Дика, капли тумана, собравшиеся у того в бороде, сверкали под огнями «Клуба Азьятик», миллион отдельных крошечных нимбов, излучавших все краски спектра, и понял, что вне зависимости от того, кто кому тут поможет, Дик наверняка потребует легкой руки.

– Прости, чувак. Что я могу для тебя сделать?

– Ничего тяжелого. Просто подумал, не мог бы ты проверить парочку человек. Даму и девочку. Убедиться, что с ними все в норме. Вот и все. И чтоб меня туда не впутывать.

– Где живут?

– Торранс? – Он отдал клочок бумаги с адресом Нади и Аметист.

– Мне туда доехать легко, может, и не придется с тебя за пробег брать.

– Не надо туда заходить, с кем-то разговаривать, просто посмотри, там ли они до сих пор живут, что перед домом, кто входит-выходит, нет ли органов поблизости, все, что сочтешь интересным.