, тебе такая мысль в голову не приходила? Вдруг ты просто удобно обо всем забыл, ты же часто все забываешь, и эта твоя причудливая реакция сейчас – типично вывихнутый способ во всем признаться?

– Ну, только… Как я бы мог такое забыть?

– Трава и кто знает, что еще, Док.

– Эй, да ладно тебе, я и курю-то не взатяг.

– О как? Сколько в среднем косяков в день?

– Эм… надо в бортовой журнал глянуть.

– Слушай, на этом деле сидит Бьёрнсен, только и всего, он будет допрашивать сотни из вашей публики…

– Наша публика. Через окно, бля, опять ко мне вломится, ты вот что хочешь сказать.

– Согласно полицейским рапортам, ты в прежних случаях предпочитал забаррикадировать дверь.

– Ты мои корки подняла и меня проверила? Пенни, да тебе и впрямь небезразлично! – со взором, означающим восхищение, но все эти зеркала тут, когда Док сверился с отражением, почему-то представили его как взгляд очередного красноглазого торчка.

– Схожу за сэндвичем. Тебе чего-нибудь принести? Ветчина, телятина или говядина?

– Разве что Овощ Дня?

Док понаблюдал, как она становится в очередь. Что за игры ЗОПов[19] она тут с ним затеяла? Неплохо бы верить ей больше, но работа безжалостна, а жизнь в Л.А. психоделических шестидесятых столько раз предостерегала от слишком большого доверия, что косяком тут не отмахнешься, да и семидесятые выглядели не более обещающе.

Про это дело Пенни знала больше, чем делилась с Доком. Он уже насмотрелся на увертки, которыми юристы скрывают информацию: законники учили им друг друга, по выходным сидели на семинарах в мотелях Ла-Пуэнте, полировали эти навыки и смазывали – и никакого резона, как это ни печально, для того, что Пенни окажется исключением.

Она вернулась к столику с Овощем Дня – распаренной брюссельской капустой, наваленной на тарелку. Док ею занялся.

– Ням-ням, чувак! подвинь-ка «Табаско» поближе – эй, а с кем-нибудь у криминалистов ты пока не разговаривала? Может, твоей подруге Лагонде попадались результаты Гленова вскрытия?

Пенни пожала плечами.

– Лагонда про это говорит только «очень деликатное». Тело уже кремировали, а больше она об этом ни слова. – Она немного посмотрела, как Док ест. – Ладно! Как там все на пляже? – с низкоискренней улыбкой, которой он уже мудро научился опасаться. – «Оттяжно»? «психоделично»? сёрфовые зайки, как обычно, внимательны? А, и как те две стюхи, с которыми я тебя застала в тот раз?

– Я ж говорил, чувак, там все дело в джакузи было – краны слишком открутили, ну и бикини у них как-то загадочно сами развязались, ничего преднамеренного…

Похоже, не пропуская в последнее время ни единого такого случая, Пенни имела в виду случайных партнерш Дока по шалостям – пресловутых стюардий Лурд и Мотеллу, занимавших холостяцкие хоромы в Гордите на Прибрежном проезде, с сауной и бассейном, а посреди бассейна – бар и, как водится, неистощимый запас высококачественной травы, ибо дамы, как известно, контрабандой ввозили запретный товар, к сему моменту якобы уже накопив громадные состояния на счетах офшорных банков. Однако после заката при, считай, любом перестое в этих краях они, похоже, рано или поздно пускались патрулировать безрадостные магистрали гнетущего лос-анджелесского захолустья, из некой неодолимой тяги общества выискивая первых подвернувшихся подонков.

– Может, когда-нибудь вскоре и увидишься с ними? – Пенни, избегая встречаться взглядом.

– Лурд и Мотелла, – осведомился он как мог нежно, – они, э-э, что, Интересные Цыпы для твоей шарашки?

– Не столько они, сколько те, с кем они в последнее время водятся. Если при манипуляциях с бикини тебе случится услышать, что они упоминают одного или обоих молодых господ по прозваньям Паря и Хоакин, ты не мог бы это отметить на чем-нибудь непромокаемом и потом дать мне знать?