Вышла…

Пуст предбаничек.

Только дверь приоткрытая на ветру ходит, поскрипывает.

А одежа моя на пол брошена, да сверху золою присыпана… вот кошки лядащие! А еще боярского звания, крови царской. Иная холопка побрезгует этак пакостить! Ну ничего, вразумлю… так вразумлю, что мало не покажется.

И простыночкой обернувшись, благо, сыскалися и простыночки, заботливою Марьяной Ивановной приготовленные, я из бани вышла. Далече идти не пришлося, оно и к лучшему, когда б искала боярынек моих по всей-то веске, глядишь, и поостыла б, а тут…

Сидят на лавочке курочками распрекрасными. И Егор-петух перья перед ними пушит, ногой скребет, квохчет чегой-то изящественного… Маленка цветочки перебирает.

Щечки румянятся.

Глазки опущены.

А скрозь ресницы нет-нет, но на Егора поглядывает. Тот и раз стараться, только пуще расходится, руками машет… что, про житие свое расповедывает? Или подвиги былые?

Я губы поджала, прута, с которым вышла, перехватила поудобней, и к лавочке направилася бодрым шагом. Девки-то, меня завидевши, обомлели.

А после заголосили.

Маленка, юбки подобравши, на лавку вскочила.

Любляна сомлела… почти сомлела, и на лавку этою упала, растянулась, рученьку уронивши.

- Зослава, ты что? – Егор перед лавкою встал, плечи расправил, защищать, стало быть, собирается. Мыслю, до последнее капли крови, ага… нашел ворога.

- Я ничего, - ответила и, прута в колечко согнувши, Егора рученькою-то отодвинула. Может, и воин он, и царевич, и магик, и всяко мужик, хоть не матерый, да немалый, но больно уж злая я была, чтоб возюкаться.

- Ты не посмеешь! – взвизгнула Маленка.

Посмею?  Не посмею? Поглядьмо еще. Прута этого, кольцом гнутого, я ей  на шею воздела.

- Еще раз удумаешь так пакостить, то и затяну, - пообещала, в глаза глядючи. Уж не ведаю, поверила она мне аль нет, но глаза этие нехорошо так блеснули.

- Зослава, что ты себе позволяешь!

Егор подскочил и за руку вцепился, дернул, силясь меня с места сдвинуть, да силы у него не те, вот у наставника, может, и вышло б…

- Зослава!

А мы с Маленкою стоим.

Глядим друг на друга.

- Совсем ваша холопка распустилась, - с кривоватою усмешечкой сказала она. – На людей кидается. А если в другой раз она этим прутом мне голову раскроит? Или Любляне, которая…

…застогнала жалобно, да только за дорогу я к этим стогнам попривыкла маленько, потому  и не трогали больше они душеньку. Любляна глаза приоткрыла. Рученьку ко лбу прижала, точно проверяя, не укатилась ли куда головушка ейная…

Села.

- Зослава, немедленно извинись!

- Чего? – я на Егора поглядела, он всерьез это? Стоит, руки в боки, глядит исподлобья, хмур да зол… выходит, что всерьез.

Значится, как зелье за него варить да расписывать в работе пользительные свойства трав, то тут я мила, а как перед боярыней хвост пушить, так Зослава ворог?

- Это невыносимо…

Глаза Любляны слезами наполнились.

- За что нам это?

- Не волнуйся, дорогая… наберись терпения, - Маленка с лавки соскочила, сестрицу за плечики приобняла, гладить стала да успокаивать, но так, чтоб Егор слышал. – Мы выдержем… не такое выносить приходилось… а тут… ничего страшного… подумаешь, девка… это ж не беда…

- Зослава, - Егор брови насупил.

- Я уже двадцать годочков скоро, как Зослава, - меня насупленными бровями не проймешь. Даже смешно становится. Неужто не видит он, что сии причитания – для его особы?

- Простите мою сестру… она натерпелась, только решила, что… все позади, а тут снова, - Маленка на Егора глядит, да не прямо, будто бы искоса. Ресницы порхають, что крыла у бабочки.

На щечках румянец.