- Уходишь, значит?

Эта мысль Елисею не понравилась. Настолько не понравилась, что не удержал он волчью недовольную натуру, отозвалась она раздраженным рыком.

- Ухожу. Прости… и тебе уйти советую. Пока никто не понял, кем ты стал, но… это ведь дело времени. До новой луны пара дней осталась. И ты ее уже слышишь.

Елисей кивнул.

Слышит.

Как не услышать, когда она рядом, белая госпожа, легкая шагом своим, прикосновением близкая. Того и гляди скользнет по загривку прозрачная длань лунного света, и ухватится крепко, вытащит волчью подлую суть людям на кровавую потеху.

- Обернешься  и… не посмотрят, что из одной миски ели, - Ерема рванул воротник. – Не отпустят. Поднимут на колья. Скажут, если и не убивал, то убьешь… сам знаешь, с такими, как мы, разговор короткий.

- Не доедешь, - Елисей протянул руку, но прикоснуться к себе брат не позволил, отпрянул, и лицо исказилось.

- Не надо!

- Ты болен.

Этак он далеко не отъедет. Упадет в кусты да и сгинет…

- Без тебя знаю, - Ерема потряс головой. – Шумит… шепчет… что нельзя уезжать. Что я с вами должен… за тобой приглядывать должен… а значит, самое верное – уехать… нельзя его слушать.

Он зажал уши руками.

- Нельзя… он меня отпустит, когда поймет, что я не с вами, что ушел… что…

Ерема дернул за поводья, заставляя кобылку пятится. И та недовольно мотала башкой, грызла удила да всхрапывала.

- Успокойся, - Елисей повернулся к дороге.

А телега далековато уползла.

И остальные… и знают ли, что Ерема задумал? Догадываются… и как быть? Задержать? Не позволит. Он для себя все решил. И значит, только силой…

- Не получится, - Ерема слишком хорошо знал брата. И привставши на стременах, шлепнул кобылку по шее, за повод дернул. – Не надо, Елисей… если все будет хорошо, я тебя найду… обещаю, что я тебя найду, слышишь?

- Слышу.

- Или ты меня… мы еще свидимся. Оба выживем и свидимся… но если вдруг случится, что я… что вернусь к вам… и стану говорить, что передумал, не верь, - Ерема сглотнул. – Я не передумаю. А он… заберет мою шкуру… оборотни ведь разными бывают, помнишь?

- Помню.

- И ты узнаешь, когда я – это не я… а если и не знаешь… я не собираюсь возвращаться. Поэтому если… если вдруг… бей, не жалея… живым я ему себя не уступлю… а потому, если придет, то меня уже нет…

- Дурак.

Елисей руки положил на луку седла.

Не станет он задерживать брата.

И уговаривать.

И…

Доберется до деревни, тут уж недалеко – ветер несет запах дыма и съестного, и значит, скоро станут… а там ночь. И луна близкая. Поможет пасынку. След, глядишь, не растает, а волк на ногу легок. Догонит этого, бестолкового… и там уже видно будет, что и как…

- Я… тоже тебя люблю, Вересень…

Этого имени Елисей не слышал давно, так давно, что и отвыкнуть успел уже. А брат, кривовато усмехнувшись, добавил:

- Прости за все… и не забывай, кто ты есть. Не позволяй ей надеть на тебя ошейник. Ты волк, Верес, а не шавка домашняя…

- Как и ты, Варей…

Он развернул кобылку и подхлестнул лозиной.

Елисей вздохнул и, дождавшись, когда брат скроется за поворотом – лес словно проглотил его – спешился. Он встал на четвереньки и вдохнул тяжеловатый конский запах.

Фыркнул.

Закрыл глаза, запоминая.

Да, определенно… вечером… он догонит Варея вечером… и дальше решит, что им делать.

Деревенька стояла в низине. От дивно! Люди обычне поверху селятся. Оно и верно. По весне низины водами талыми полнятся, по осени – дождевыми. И небось туточки все погреба плавають… нет, я слыхала, что есть такие деревеньки, где дома вовсе на воде ставят, на сваях, а заместо телег лодки пользуют, но туточки ж вона, лес кругом…