Женщина щелкает выключателем. Под потолком загорается люстра эпохи моей прабабушки.

Дети особого интереса ко мне не проявляют. Взяли планшет и уселись на кровать.

— И долго вы собираетесь здесь оставаться?

— Нет, — хмыкает она. — Даже чемоданы почти не открывали. Совсем чуть-чуть и переберемся в нормальную квартиру.

Еще раз осмотрев жилище, спрашиваю:

— А где можно сполоснуть руки?

— В рукомойнике, — с улыбкой отвечает и указывает на кухонную зону.

Похоже, женщина пролила уже достаточно слез, чтобы теперь воспринимать свое безрадостное положение с легкой иронией.

Я вроде и делаю шаг к этому допотопному рукомойнику и вместе с тем не могу оставаться безучастным, зная о положении детей и Нины.

Где-то Ниночка настолько умная, что переплюнет и прожженного хитреца, а где-то слишком гордая, что эта самая гордость не дает женщине трезво оценить обстановку.

Подхожу к чудовищному раритету, чтобы вымыть руки, давлю на носик, поднимая его кверху, но вода не течет.

— Нин?

— Ох… вода закончилась, — спохватывается женщина. — На улице до сих пор есть добротный колодец. Он за домом. Сможешь принести немного воды?

В век современных технологий мне дико слышать о каких-то колодцах. И я раздражаюсь, только не могу понять на что именно. То ли на Нину, что предлагает окунуться в крестьянские годы, то ли на жизнь в принципе.

— Всё. Я накушался твоего гостеприимства Нин. Сейчас же собирайте вещи, запирайте избушку на клюшку. Переночуете у меня, а завтра решу, что делать.

Утвердительно и твердо оглядываюсь на женщину. Нина замерла у печи, держа полено.

— Мы не иждивенцы, — тихо говорит. — В моих интересах создать с тобой дружеское общение, но зависеть от тебя я не хочу.

— Раскрой глаза, здесь же пол продувает. Где ванная? Нормальный туалет? Это ужас какой-то Нин.

Семенихина и сама все прекрасно понимает, оттого и больно ей. Услышав наш разговор, на кровати засуетились дети. Дима что-то шепчет брату на ухо, а Иван спорит и шикает ему в ответ.

— Дима, — обращаюсь к мальчику, — не стесняйся, скажи, что ты хотел. Он, едва заметно улыбнувшись, тычет пальцем под бок брата.

— Дима говорит, что ему страшно тут жить. Ему кажется, что по дому бродит приведение купца и скрипит половицами по ночам.

— Я вас избавлю от этого. А ты Иван, хочешь ли уехать?

— Я хочу быть с мамой.

Нина волнуется, бросает полено и встает с корточек.

— Семейный совет! — звонко объявляет во всеуслышание. — А ты, Максим Леонидович, жди здесь.

Дети от слов матери сразу же спрыгивают с койки и топают в глубину избы.

— Как-то нечестно, Нина Витальевна. Вы своей командой опять будете вести обсуждение, а меня оставляете за бортом.

— Извини, но ты не наша семья, — пожимает хрупкими плечами. — С годами я отлично поняла, что, кроме сыновей мне никто нужен. Одни расстройства только.

Уходит вслед за сыновьями. Не упустив случая, рассматриваю Ниночку со спины. Красивая она женщина, а для меня даже очень. С ее внешностью можно легко добиться высот, будь Семенихина хоть на грамм ласковее с мужчинами.

Когда-то старший брат Грозный описывал свою Джулию, говоря, что она утонченная и мила настолько, что невозможно на нее насмотреться. В ней нет ни одного изъяна, даже фото показывал. На первом плане позировала Джулия, одетая в платье, какого оно было цвета, я не запомнил. Ровно, как и прическу, и другие хвалебные речи Демида насчет бывшей пассии.

Зато стоит мне сейчас закрыть глаза, как тут же в мыслях всплывает чуть размытый образ девушки с каре на заднем фоне того снимка. Там Нина моргнула и совсем не старалась получиться хорошо.