Михаил осторожно извлёк из пакета батон и бутылку молока и поставил их на стол, на котором до сих пор лежал открытый дневник. Взгляд его снова упал на расписание занятий и записи, сделанные когда-то давно. Он мысленно поблагодарил себя молодого за эту привычку всё фиксировать на бумаге, теперь эти мелочи приобретали совершенно новый смысл и могли стать ключом к пониманию ситуации, в которой он оказался.

Теперь Михаил начал ясно осознавать, что ему необходимо срочно и тщательно продумать план действий. Нельзя было допустить, чтобы драгоценное время утекло сквозь пальцы, нельзя было позволить себе вновь потеряться в привычной советской суете. Перед ним стояла важная и сложная задача – не просто выжить в этом новом-старом мире, но и максимально использовать предоставленный шанс, чтобы изменить свою жизнь, а возможно, и жизни многих других.

Понимание того, что каждое его решение, каждое слово и действие будут иметь последствия, наполнило Михаила особой ответственностью и одновременно азартом. Он снова ощутил себя игроком, которому дали возможность переиграть партию, исправить ошибки и сыграть более тонко и расчётливо.

Михаил решительно встал и принялся методично приводить в порядок бумаги и конспекты, чувствуя, как в голове постепенно формируется ясный и чёткий план. Он мысленно отмечал ключевые моменты, которые необходимо проверить и прояснить, вспоминал людей, которых обязательно нужно будет привлечь на свою сторону, тщательно перебирал варианты первых шагов, которые позволят ему быстрее адаптироваться к новой реальности и использовать каждую доступную возможность.

В этот момент он почувствовал, как растёт его уверенность. Теперь он знал точно, что сумеет приспособиться, сможет использовать каждую мелочь, каждое обстоятельство в своих целях. Советский быт, когда-то казавшийся ему совершенно непереносимым, теперь воспринимался как сложная, но интересная шахматная партия, где ему предстоит снова научиться тонко чувствовать момент и просчитывать ходы на несколько шагов вперёд.

Михаил снова улыбнулся, уже более уверенно, и решил, что завтра начнёт действовать. Но действовать он будет осторожно, неспеша, методично и расчётливо, потому что на этот раз проиграть ему было нельзя.

Михаил сидел в крохотной комнатке, гордо названной фотолабораторией, хотя на деле она была всего лишь облупившейся подсобкой при ЖЭКе. Стены здесь пропитались влагой, пропахли дешёвыми сигаретами и многолетним едким запахом старого проявителя. Казалось, будто сама советская действительность постепенно проступала из тёмных пятен на штукатурке. Михаил невольно вздохнул, оглядывая это царство серости и запустения.

Рядом на покосившемся столе стоял увеличитель, некогда гордость кружка «Юный объектив». Теперь же он походил на старого артиста, утратившего и блеск, и репутацию: линзы покрылись пылью, краска облупилась, а штатив дрожал даже от прикосновения Михаила. «Может, у него маразм?», – подумал Михаил, поправляя провисшие детали. Впрочем, фотографический аппарат, лежавший тут же на подоконнике, выглядел ещё печальнее – он словно бы устал жить в постоянном ожидании ремонта. Резкий перепад температур исказил его корпус, краска слезла хлопьями, а из объектива торчали подозрительно толстые волоски: то ли пыль, то ли плесень, то ли паутина.

Михаил подвинул к себе почти пустую упаковку фотобумаги и заглянул внутрь. Белоснежных листов там было кот наплакал – два или три, да и те явно желтели по краям. На секунду он вспомнил, с каким трудом в его прошлом, таком далёком и таком близком, добывалась эта бумага. И вот они снова здесь, в руках молодого человека, которым он неожиданно стал, среди опостылевших стен и старой аппаратуры. «Да уж, прогресс не просто замер, а явно пошёл вспять», – ухмыльнулся Михаил.