По телефону мой лже-парень сказал, что сможет быть у нас через час. А я себя знаю — если не займу себя чем-то, то так накручу, что еще до его приезда пойду к отцу с повинной признаваться, что мы с младшим Любимовым всех одурачили.

Отец, к слову, после напряженного завтрака заперся в своем кабинете и глаза мне не мозолит. Видимо, размышляет о Римской империи и курит сигары, потому что этот тяжелый сладковатый аромат я даже через закрытую дверь ощущаю. А я, вымыв и без этого идеальную плиту, вдруг думаю о том, стоит ли что-то приготовить. Вдруг Никита голоден? Я просто не знаю, чего от него ждать, потому что из двух наших сумбурных встреч сложно вынести хоть что-то дельное.

«Что-то приготовить» выливается в инспекцию холодильника, который после вчерашнего банкета забит едой. Прикинув, чем в случае необходимости утолить аппетит звездного хоккеиста, бросаю взгляд на часы. Если Никита пунктуальный, то приедет минут через пятнадцать, так что у меня как раз есть время переодеться и немного привести себя в порядок. Не то, чтобы я прям сильно волновалась, как выгляжу. Просто… Ну, в самом деле, не в домашнем же костюме с феями Винкс мне его встречать.

Прикинув, во что можно переодеться, иду к лестнице на второй этаж, но застываю на третьей ступеньке, потому что за спиной открывается входная дверь. Резко обернувшись, столбенею. На пороге дома стоит Никита. В шортах цвета хаки, льняной рубашке с расстегнутым воротом и модных кроссовках. Пока я со скоростью улитки прихожу в себя, Любимов снимает солнцезащитные очки и улыбается, сверкнув ровными зубами и чертовыми ямочками.

— Кто тебя впустил? — выдыхаю напряженно, впиваясь пальцами в лестничные перила.

— И тебе добрый день, дорогая, — ничуть не смутившись отвечает Никита. — Твой отец был настолько любезен, что, заметив в окно мою скромную тачку, открыл мне ворота.

— Ты рано, — обескураженно бормочу я, украдкой облизывая кончиком языка почему-то высохшие губы.

Никита не отвечает. Зато его взгляд весьма красноречиво скользит по моим босым ногам, задерживается на узкой полоске голой кожи на животе, потом зависает на груди, пока, наконец, не упирается в глаза.

— А у тебя какая суперсила, птичка? — внезапно спрашивает он, пряча под опущенными ресницами лукавые огоньки в глазах. — Или мне стоит называть тебя фея?

Я инстинктивно прижимаю ладони к футболке с изображением Винкс, вызывая у Никиты хриплый смешок.

— Рита, почему держишь гостя в дверях? — грохочет голос отца откуда-то сбоку.

Мы с Никитой синхронно поворачиваем головы.

— Она просто дар речи потеряла от радости, — беззлобно подтрунивает надо мной Любимов, а потом, быстро сократив расстояние между нами, обнимает за плечи и притянув к себе касается теплыми губами моей щеки. — Соскучилась, птичка?

Его бархатистый шепот согревает мою щеку и будто бы обволакивает каждый нерв. Я не люблю, когда меня касаются. Я вообще не терплю прикосновений мужчин, но близость Никиты хоть и вызывает внутреннее смятение, но какого-то резкого отторжения или привычного столбняка не вызывает. То, что я ощущаю… Это скорее внутренний диссонанс психологических установок и приятных ощущений.

— Никита, зайди ко мне. Есть разговор, — вмешивается отец, явно не впечатленный сценой приветствия.

— Конечно, Юрий Борисович, — Никита кивает и отпускает мои плечи.

— Пап, — начинаю я. — Я с вами. Это меня тоже касается!

— Рита, мужской разговор, — подчеркивает отец и демонстративно скрывается за дверью.

— Никит, — шепчу я, едва справляясь со странным ощущением, будто мне не хватает воздуха.