— Но ты так рьяно бросился к ней, стоило Воскресенскому попытаться ее с Мишей погулять отправить, — напоминает мама.

— А чего удивительного, мам? — с чашкой кофе в руках усаживаюсь за стол. — Я своим никогда не делился.

— А она значит твоя? — мамины брови удивленно приподнимаются.

— Ты понимаешь о чем я.

— Не очень. Я знаю, что у девушек ты пользуешься успехом, но не припомню, чтобы ты кем-то увлекался настолько, чтобы вот так демонстративно заявлять права. Еще и на глазах у всех нас.

— То есть, считаешь, мне нужно было промолчать, чтобы моя девушка пошла в сад с Мишей? — от одной мысли о подобном развитии событий, желудок очень неприятно скручивается.

— Никит, я ничего такого не считаю. Просто говорю, что ты нас всех вчера удивил, — удивленная моей бурной реакцией, она бросает на меня изучающий взгляд, под которым я чувствую себя нашкодившим мальчишкой. — Знаю же, что тебе не терпелось обратно в Америку уехать, а тут раз — и девушка.

— А что изменилось? Рита знает, что моя жизнь и карьера в Штатах.

— То есть, вы планируете через две недели расстаться? Ты уедешь, она останется здесь.

— Ничего такого мы не планируем, мам! — бросаю раздраженно, понимая, что ко всей этой благотворительной истории вопросов уже больше, чем я рассчитывал. — Вообще ничего не планируем. Посмотрим, как пойдет. Мы может поругаемся через неделю, и мой отъезд будет всем только на руку.

— А может быть, вы полюбите друг друга так, что не захотите расставаться, — замечает мама осторожно.

— Когда или если это произойдет, мы с Ритой все обсудим и вместе найдем решение. Кажется, железный занавес на нас еще не опустился и самолеты через океан летают.

— Ты лукавишь сейчас, сынок, — говорит мама. — Для отношений жизнь на две страны — это серьезное испытание.

— Мам! — слегка повышаю голос, теряя терпение.

— Ладно, ладно! — соглашается она, но я чувствую, что с ее стороны это временное отступление. — Ешь давай, а то остынет.

Пока я завтракаю, мама заполняет возникшую паузу рассказом о семье одного из моих одноклассников, у которого родился ребенок, потом сетует на то, что новый сорт роз в палисаднике перед домом никак не зацветет. Я слушаю ее вполуха, изредка вставляя короткие междометия. Но думаю не о цветах и младенцах. И даже не о хоккее, в мысли о котором обычно проваливаюсь, чтобы отвлечься. Нет, блин. Я думаю о Рите Воскресенской, злясь на маму (хотя она, будем откровенны, вообще ни при чем), что заставила меня вспомнить об этой девчонке.

Поев и загрузив посуду в посудомойку, я целую маму в щеку и поднимаюсь к себе. Парни из “Кометы” звали меня к ним на вечернюю тренировку. И я собираюсь пойти, но до шести у меня никаких планов. Вот поэтому я не люблю приезжать домой — потому что здесь для меня уже не дом. Просто место, где живут мама, брат и отец. Друзья остались, но у всех у них своя устоявшаяся жизнь и заботы. А я, кроме тренировок и вечерних тусовок, уже никуда не вписываюсь. И не потому, что меня не зовут — просто это уже не мое.

Промаявшись от безделья почти до обеда, сдаюсь. Беру в руки телефон и набиваю сообщение Воскресенской.

“Привет, птичка. Какие планы на сегодня?”

Нет, я ничего ей не предлагаю. Просто уточняю на случай, если кто-то спросит чем занимается моя лже-девушка. Но вместо того, чтобы бросить мне ответный текст, Рита мне перезванивает. И стоит мне снять трубку, торопливо тарахтит:

— Никит, привет! Планы поменялись. Папа хочет поговорить с тобой. Заедешь за мной?

9. Глава 9

Рита

В ожидании Никиты, я занимаю себя уборкой. Это что-то вроде медитации. Как в старые добрые времена — лечение депрессии трудотерапией. У Светланы, которая после смерти мамы помогает нам с отцом по дому, глаза на лоб лезут, когда я спрашиваю, где у нас чистящие средства и, вооружившись поролоновой губкой и резиновыми перчатками, иду к плите.