— Будешь. Тебе теперь много потрудиться надо, чтобы вновь силу обрести, соколик. Вот так и жить станем. Ты будешь дрова колоть, воду носить, охотиться, а я — о мире нашем рассказывать… — старушка замолчала, будто прислушиваясь. — Оставь. Не надо. Поздно. Ступай за избу и не высовывайся, покуда я гостей незваных не спроважу.

— Но…

— Быстро! — в голосе женщины звякнуло железо. — И не вздумай снова геройствовать.

Не повиноваться такому приказу я не мог. Да и сам уже слышал топот множества копыт.

Десяток всадников вылетел на поляну, едва я успел скрыться за избой.

— Эй, ведьма! — заорал один из них. — А ну, показывай свое чудище!

— Ты о чем баешь, милок? — повернулась к ним Мара. — Перепил вчера?

— Только не надо мне голову морочить! — гаркнул тот же самый всадник, продолжая горячить коня. — Слуги князя Витойта своими глазами видели, как огромное чудовище напало на их господина. Оторвало рыцарю голову, сожрало ее, как яблоко, а потом — схватило тело и сюда кинулось. Да и мы не через чащу ломались, а по следам его к твоей избушке вышли.

Тут его взгляд упал на обезглавленное тело князя, и воин указал на него кнутом.

— А это что такое? Будешь дальше отпираться, карга старая?!

— Звать-то тебя как, милок? — негромко поинтересовалась Мара.

— Зачем тебе мое имя? — ратник непроизвольно осадил коня, заставив его попятиться.

— А и впрямь, незачем, — согласилась Мара. — Видишь ли, сын Малка, знаменосец князя Мстислава, в миру такая чудасия происходит, что иные зрячие — хуже слепых. Не только будущего не видят, но и того, что у них под носом лежит, не замечают.

— Но, но… — еще больше сдал назад ратник. — Не балуй. Люди тебя слышат. Князь колдовства не любит.

— Да разве ж сказать хорошему человеку, чтобы он поостерегся, злое дело? — словно удивилась женщина. — Вот хоть тебя взять. Неужто не хочешь узнать: продлиться род твой, или ты последним в нем останешься? Жена который месяц на сносях? Седьмой?

— Нет! Не хочу, — воин от избытка чувств даже руками лицо прикрыл. — Не смей!..

— И чего орешь? — равнодушно пожала плечами Мара. — Обрадовать тебя хотела. Но, нет — так нет, вольному воля. Забирайте тело, — и в самом деле, нечего ему тут валяться. Да и ступайте с Богом. А князю Мстиславу, десятник, передай, пускай заканчивает с глупостями. Чай, не дите малое. Ни ему самому, ни брату его, Льву Ольгердовичу — Несмеяна не достанется. Зря только воинов изведут. Тогда как настоящий, смертельный враг уж недалече. И еще передай князю, пусть приезжает ко мне вместе с братом, когда луна вновь силу набирать станет. Много важного узнают, если захотят, конечно...

Княжеский знаменосец хотел было ответить женщине все так же резко, но заглянув в ее жемчужные, лишенные зрачков, невидящие глаза, осекся и сбавил тон.

— Хорошо, Мара. Я передам светлому князю твои слова. Но, помни, если будет на это воля Мстислава Ольгердовича — я вернусь вместе с ним.

В ответ на неприкрытую угрозу, женщина только рассмеялась и, даже не оглядываясь на ратников, вошла в хижину.

* * *

Что не говорите, а за последнее время я не только сравнялся ростом с кровлей, но и поумнел существенно. Не зря говорят, что битиё определяет сознание. Да чтоб я раньше вот так, смирно прятался от каких-то гопников? Оставив терки женщине? Не, я парень по натуре не нарванный и даже флегматичный чуток, но если планка упадет, то все — тушите свет. И тогда мне пофигу на «меринах» они на стрелку подъехали или на жеребцах.

Дверь в избу скрипнула, открываясь.

— Степан, ты где? — позвала Мара.

— За домом, где же еще, — проворчал я. — Хозяева велели не геройствовать. А нам что, мы люди маленькие. Могем и в укрытии переждать.