- Нет, – мотнул головой адвокат так, что его шикарный парик (который, правда, уже начал терять форму, подмокая) слегка съехал набок. – Но я всегда хотел, чтобы вы, как это ни странно для вас прозвучит, были моей дочерью. Жаль, что ваша матушка, с которой вы похожи как две капли воды, не меня выбрала себе в мужья. И даже не в любовники...

Герард снова тяжело вздохнул и опустил глаза. Он выглядел сейчас таким несчастным и жалким, что мне захотелось как-то подбодрить его.

- Ну что ж, – почти весело сказала я, – милости прошу к моему шалашу. – И, перехватив удивлённый взгляд Герарда, исправилась: – Простите, я хотела сказать: добро пожаловать в мой дорожный экипаж. В конце концов, я вам должна, а отблагодарить могу лишь своим гостеприимством. Кстати, буду весьма признательна вам, если во время нашего долгого путешествия вы ознакомите меня с положением дел в моём родовом имении. Хочу, чтобы вы знали, что из-за той невыносимой боли, которая мучила меня во время пыток, я периодически теряла сознание. Что, в конечном итоге, привело к потере памяти.

- Мне очень жаль, – искренне посочувствовал мне добродушный мэтр Герард. И, кажется, даже прослезился.

Он снял висевший на жерди фонарь, внутри которого робко трепетал язычок жёлтого пламени, чтобы затем подвесить его на железной скобе внутри повозки. Поскольку во время путешествия меня, по словам адвоката, никто не должен был видеть, окна в экипаже не были предусмотрены: чтобы я, не дай Бог, не вздумала выглядывать из них, привлекая к себе взоры случайных прохожих. Таким образом, фонарь оставался нашим единственным источником освещения.

Я приподняла подол своего платья, которое в своём нынешнем состоянии больше походило на какое-то грязное рваньё, и забралась в повозку. Быстрым взглядом окинув её более чем скромный интерьер, приуныла: о комфорте во время поездки придётся забыть. Но не беда – не всегда же ты, Нина Никитична, путешествовала бизнес-классом!

- Дорожного сундука с личными вещами у меня, как я понимаю, не имеется? – на всякий случай поинтересовалась я у Герарда – он как раз устроился на сиденье напротив.

- Всё ваше имущество... хм, то, что от него, простите, осталось, перешло в королевскую казну. И не подумайте, что вы исключение. Так судебные приставы поступают со всеми, кто подорвал доверие государя или нарушил закон. Ваше счастье, что сир Альвин де Бейль жив, и имение пока принадлежит ему. Иначе у вас не осталось бы и дома.

Экипаж, преследуемый выкриками жадной до зрелищ толпы, которая сегодня не получила своей дозы острых ощущений, тронулся. А адвокату потребовалось ещё десять минут, чтобы от своих размышлений вернуться к начатому разговору.

- Другое дело, мадам, что вам придётся запасаться терпением, чтобы более-менее сносно сосуществовать под одной крышей с вашим батюшкой, уж не взыщите за правду. У сира Альвина нрав, надо признать, непростой... Как говорят в народе, не сахар. Временами у него и вовсе припадки случаются...

- Буйный, что ли? – ужаснулась я. Перспектива оказаться в незнакомом доме один на один с сумасшедшим хозяином нравилась мне всё меньше.

Перед тем, как ответить, мэтр Герард замялся, нервно комкая носовой платок, в который только что сморкался, выудив его из-за манжеты своей белой сорочки, проглядывающей под мантией.

- Понимаете, это дело давнее... амурное... Я тогда частенько бывал в Бейле: моя младшая сестра трудилась в замке прачкой. Да-да, я выходец из простонародья, а своего нынешнего положения достиг благодаря упорному труду и честолюбию... Так вот, о чём это я? Через полгода после вашего рождения мадам Изабетта, ваша матушка, влюбилась в молодого красавца – заезжего торговца пряностями и... тайком сбежала с ним. Слуга, как прознал о том, немедля сообщил вашему отцу. И только он это сказал, как в замке раздался не то человеческий вопль, не то звериный вой. Сир Альвин свалился замертво и лежал на спине, бледный как полотно, с закрытыми глазами. Долго он так пролежал – до самой темноты. Потом, хотя и встал, ещё несколько дней молчал, точно немым сделался. Позже он, конечно, снова заговорил и вроде как в себя пришёл. Но иногда, бывает, срывается – и людей не узнаёт: мужчин принимает за торговца-прелюбодея, а женщин – за свою сбежавшую неверную супругу...