— Дома… — снова опуская голову, как в нашу первую встречу, буркнула девушка.

— Ещё скажи что споткнулась, — огрызнулся на неё Шурик. — Это бывший её так, — сдал он сестру с потрохами. — И не впервой. А она заявление писать не хочет. И ты вот тоже, — он с обидой взглянул на меня.

Я многое мог бы сказать в своё оправдание, но в этот момент ответила Таня:

— Толку? У него дядя начальник отдела…

Какого отдела? На работе что ли? Так нахрен такую работу?!

— Полиции, — пояснил Шурик заметив мою растерянность.

— А знаете… — задумчиво произнесла вдруг мама. — Оставайтесь у нас?

Я с удивлением посмотрел на неё. Нет, в целом правильное решение, но вопрос: где? Тут всего три комнаты жилые были, теперь осталось две. На чердаке дубак — не май месяц. Разве что в общую комнату? Завалы мама разгребла, места полно. Так кроватей-то нету. Раскладушка старая в сарае есть конечно. Но она одна. Вдвоем на ней они точно не поместятся. Одеяла и подушки найдем. Но это одного человека разместить, а второго куда?

— Мы на печке можем… — подал голос Шурик.

Сестра одарила его весьма красноречивым взглядом. Ей явно было неудобно.

— Он твоего бывшего из дома вышвырнул, — Серёга внёс ясность в упущенный мною фрагмент этой истории. — Тот обещал поквитаться.

— Ясно… — только и выдохнула Таня, и как-то странно посмотрела на меня.

Это что? Намек на перемирие? Воссоединение? Но как же… Невовремя? Бред, какой… И обида должна быть, она ведь ничего не знает…

— У тебя интерфейс уже есть? — вмиг сориентировался мой товарищ.

— Нет, я на больничном была, — девушка непроизвольно коснулась синяка на лице. — Но через неделю будет… Я в курсе… Об этом все говорят.

Хм… Через неделю? А вот это совсем другой поворот! Прямо как у меня!

— Шурик… А раскладушка не подойдёт? — закинул удочку я и парень тут же кивнул. — Серёг, сходите? Она в сарае. Одеяло и подушку на чердаке возьмёте.

Ребята накинув куртки ретировались. Мама принесла постельные принадлежности.

— Ну вы обустраивайтесь. А я пойду. Надо бы состояние Толи проверить, — тактично произнесла она, и тоже удалилась, оставив нас с Таней наедине.

Какое-то время в комнате висела тишина. Парни где-то застряли. Надо бы что-то сказать? Но что? И Таня молчит.

— Я не знал… — зачем-то произнёс я. И тут меня как прорвало: — С дедом разругались. Он меня выгнал. Заходил проститься. Тебя не было. Записку оставил с адресом. Писал тебе. Почему не отвечала?

— Заходил? Записка? Писал? — повторила Таня, глядя на меня своими ярко-зелеными глазищами в обрамление темных густых ресниц, и желтовато-зеленоватой подводкой на поллица.

— Шурик сказал — ты не знала… — спалил я её братца. — Дед был против. Категорически. Почему? Не знаю… Не понимаю.

— Тут-то как раз всё понятно, — кривовато усмехнувшись отозвалась девушка.

— Объясни неразумному мне.

— В юности он за моей бабушкой ухлестывал. Вернее у них роман был. Любовь и всё такое… — она умолкла явно подбирая слова.

— И? — поторопил её я, понимая одно — что-то не срослось, коль у него своя семья была, у неё своя, и обида на всю жизнь осталась.

— Её за председательского сына выдали, — со вздохом ответила Таня. — Она овдовела рано, едва маму и дядьку родив. Может и сошлись бы они. Но дед твой в самый раз накануне женился, и жена его уже на сносях была. Вот и злился. Так и не простил.

Да ладно? Мой суровый дед способен был кого-то любить? Прямолинейный, категоричный, требовательный к окружающим, и вот так? Удивила Таня. Хотя это не объясняет почему моя записка и письма к ней так и не дошли. Ведь и по словам Шурика, их бабка потом к деду моему ходила. А итог? Совсем разругались? Или он гадостей каких наговорил, а та из гордости тоже в позу встала? Хотя… Что теперь гадать? То дела давно минувших лет. Уже давно ни деда, ни бабки в живых-то нет.