– Флиску еще надень, – голос Левы выдернул Таю из воспоминаний.

Он стоял в дверях и смотрел спокойно и чуть встревоженно, почти как раньше. Тая замерла, чтобы растянуть этот момент. Но Лева уже отвернулся. И снова стал чужаком.

– Да там не прям дубак, – ответила Тая ему в скулу, скула предательски покраснела. – Но я надену, да.

Лева буркнул что-то себе под нос и скрылся в коридоре. Из зала доносились возбужденные голоса. Кажется, Владка затянула привычный спор, кто будет за рулем. Тая накинула поверх водолазки флисовую рубашку. Потянулась за трениками. Подумала, что Лева мог быть сколько угодно отстраненным, но забота пробивалась через слой его холода, как должны пробиться через ночь гирлянды из листьев, выкрашенных зеленкой.

Ехали к дереву молча. Лева даже слушать не стал Владкины возмущения, сел за руль и застыл там, пока они рассаживались. Тая по привычке бухнулась рядом с ним и только потом подумала, что привычки теперь не очень уместны, но не пересаживаться же? Так и сидели, смотря строго перед собой, пока на задних сиденьях пытались уместиться остальные.

Тая знала Левину машину до мельчайших потертостей. Собственно, почти все они были как-то да связаны с Таей. То она проливала кофе на обивку, то роняла горячую искорку с зажженной сигареты, то специально долбила кулаком по дверце, чтобы Лева немедленно выпустил ее, пес сторожевой, гребаный улан, вот бы ты сдох, выпусти, сука, я сейчас закричу. Лева сносил ее выходки стоически. Не жаловался, не огрызался, не хватал ее за плечи и не тряс, ведь она этого, очевидно, и добивалась. Хоть что-нибудь, чтобы прийти к папе и потребовать сменить надсмотрщика.

– Поехали? – спросил Витя с заднего сиденья, когда возня там утихомирилась.

И Лева тут же завел мотор. Они выехали с парковки, шлагбаум нехотя поднялся, пропуская машину Левы – он все еще оставался на должности сотрудника аппарата Партии холода, так что вопросов к его передвижениям возникнуть не могло.

Тая стискивала в пальцах холщовые ручки шопера.

«Не время паниковать, не время паниковать, не время паниковать», – крутилось у нее в голове. Хотя, кажется, было самое время. Они как раз выехали на проспект.

– Точку отметишь? – спросил Лева.

Тая потянулась к навигатору, смахнула карту в сторону головного департамента партии, плечом чувствуя, как осуждающе наблюдает за ней Лева. Потом не выдержала, глянула вскользь – тот не отрывался от дороги.

– И зачем точка, если уже понял куда? – спросила она.

Лева закрыл на мгновение глаза, ответил глухо:

– Чтобы ты сама осознала, что делаешь.

В горле перехватило, Тая прижала пальцы к впадине между ключицами. Три слоя одежды смягчили прикосновение.

– То есть ты думаешь, что я это все наобум делаю?

Лева наконец оторвался от созерцания пустого проспекта. Проговорил чуть слышно, глаза у него подозрительно заблестели.

– Лучше уж наобум. Продумывать такое – совсем пиздец.

Тая схватила ртом воздух. Сзади окончательно притихли и, кажется, сжались так, что даже сдавливать друг друга перестали. Но было не до них. Вообще не до чего было. Тая спросила на выдохе:

– Мы все еще про акцию говорим?..

Лева дернул щекой.

– Я так понял, для тебя теперь всё – акция.

Это было несправедливо. Это было жестоко. Тая это заслужила, конечно, но не так. Не при всех. Не наотмашь, плюсуя к жалкому списку произнесенных для нее слов череду таких – безжалостных и оскорбительных. Нужно было толкнуть его. Размахнуться и ударить. Плюнуть прямо ему в лицо.

– Может, музычку какую врубим? – невпопад спросил Шурка. – А то едем как на похороны.