Он уже бормотал, промахиваясь коньяком мимо рюмки. Тая встала и выскользнула из гостиной.
– Для вечной жизни нужна вечная мерзлота! – крикнул папа ей в спину, но она не обернулась.
Четыре
Зиму Тая провела в режиме энергосбережения. Одевалась теплее и вышагивала тридцать тысяч шагов по заметенным переулкам, старательно отворачиваясь в сторону от жизнеутверждающих плакатов, развешанных на фасадах домов. Плакаты все равно пробирались в сознание: румяные дети с санками, подтянутые мужики на лыжах, женщина в пуховом платке смотрит на них с умилением. Все такое ретро, аж тошнит. Тая мимоходом удивлялась, почему они продолжают клепать этот кринж? Не могут, что ли, вложиться в нормальную пиар-компанию, если так припекло? Или так уже не говорят? Тогда приморозило.
В наушниках крутились подкасты из подборки «Актуальное», Тая выхватывала отдельные фразы, остальные смешивались в единую невнятную массу.
– Если зимовье до сих пор кажется вам маловероятным развитием событий, то у меня для вас плохие новости…
– До студии ехал на трех перекладных, вы заметили, что общественный транспорт стал сбоить?..
– Как говорил классик, у меня хвост замерз, у меня нос замерз, у меня лапы замерзли![3]
– Кстати, ЗИМ сообщил, что на экраны скоро выйдет первый отечественный блокбастер, посвященный зимовью. Не знаю, как вы, а я куплю ведро попкорна и пойду смотреть. Попкорн закончится, а в ведро очень удобно будет поблевать.
– Мой источник-холодовик, кстати, утверждает, что внутри партии все не так гладко, как может казаться! Возможно, среди партийцев все-таки остались люди, приближенные к реальности…
– Здорово было бы понять, для чего весь сыр-бор затеян. Ну правда, есть ли у властей предержащих хоть какое-то логичное объяснение?
И голоса ведущих подкастов сменял пьяный голос отца:
– Для вечной жизни нужна вечная мерзлота.
Тая заворачивала в малознакомый бар, просила налить ей сухого красного, опускала нос в бокал и вдыхала весь этот дымный, ягодный, землистый запах, а вместо него чувствовала кристально-морозное ничего.
– Надо дать ему продышаться, – подсказывал бармен, пряча дежурную улыбку в бороду.
Тая выпивала первый бокал залпом. Покупала всю бутылку, отказывалась от воды. Иногда присаживалась к барной стойке и вливалась в чужую компанию. Это было просто. Разговоры крутились вокруг зимовья, ограничений из-за него и шмоток для него. Можно было просто выдавать базовые реплики, чтобы быстро стать своей:
– Да, погода треш, бесит адово.
– Нет, в этом году решила никуда не лететь, эти тройные пересадки бесят адово.
– Да, тут главное – выбрать себе красивый пуховик, а лучше три, в одном ходить бесит адово.
– Блядь, все бесит адово.
Когда заканчивалось вино и время работы бара, Тая по привычке вызывала такси и курила, наблюдая, как поисковик ищет для нее машину и не находит. Транспорт и правда начал сбоить. А дальше можно было присесть на хвост компании, вываливающейся вслед за Таей из дверей бара, чтобы продолжить пьянку. Или пойти домой пешком. Или вызвонить Леву, чтобы тот увез ее домой с комфортом. Или дождаться бородатого бармена, закрывающего смену.
– Никита, – представился он, забирая у Таи протянутую ему сигаретку. – И я тебе в следующий раз столового вина налью, смысл на такой скорости санджовезе расходовать…
Тая хмыкнула. Помахала отчаливающей компашке – среди них была высокая рыжая девица, она-то и вспомнила круглосуточную рюмочную на соседней улице, но идти туда не хотелось. Хотелось оказаться в тепле. И целоваться.
Никита жил через пару домов от бара. Снимал комнату в трешке, целовался крепко, но нежно, пах дымным парфюмом и легонько постанывал, когда Тая кусала его за мочку уха. Он был горячий и тяжелый, как старый плед. Уезжать от него, выбираясь на холод, было физически невыносимо, и Тая оставалась, тревожась немного, как бы это не воспринялось проявлением нежных чувств.