– Снежный покров нарушаете, гражданочка? – ехидно поинтересовались у нее за спиной.

Тая вздрогнула и обернулась. Сван стоял слишком близко. От него пахло грязными носками. И смотрел он как-то плотоядно, словно на сочный бургер после голодного дня. Тая отступила в угол, снег завалился внутрь кроссовок, и стало еще холодней.

– Не понимаю, о чем ты, – соврала Тая.

О планах ввести нормы сохранения снежного покрова в зимние периоды папа вещал каждый раз, когда возвращался домой пьяным. В чем суть его новой идеи, Тая не вникала, но жутко бесилась над глупостью формулировки. Вот только откуда та была известна тупому нарику Свану? Тот пялился на Таю, не скрывая иронии.

– Ты бы новости внимательней читала, детка, – посоветовал он. – Много чего интересного пишут, если знать, куда смотреть.

– А ты знаешь? – получилось с вызовом.

Сван выдохнул ей в лицо смесь несвежего дыхания и сигаретного дыма вместо ответа.

Они прошлись по первому этажу, потом поднялись сразу на третий. Заброшенные кабинеты мало отличались друг от друга: битые стекла, окурки и типичный мусор, остающийся после дешманской пьянки. Тая откинула от себя лоскут бумаги неизвестного происхождения и прислонилась бедром к подоконнику. Клава тем временем уже собирала из чужих окурков горку посреди оплывшего сугроба. Тая с отвращением проследила за ее пальцами. Прямо голой рукой прямо чужой окурок, господи.

– Достанешь телефон? – попросила Клава, не оборачиваясь. – Я сейчас подожгу, а ты снимай.

– Зачем? – не поняла Тая, но в карман полезла.

– В смысле? – Клава подняла к ней лицо и на одно мгновение стала по-настоящему красивой, даже глаза прояснились. – К черту снег, вот зачем.

Тая кивнула и склонилась над сугробом. В кадре был только грязный снег, горка окурков, тоже грязных, и худая рука Клавы с выпирающими костяшками и темными венами, а в руке зажигалка. Тая кивнула, мол, снимаю. Клава подождала еще секунду и крутанула колесико, раздался скрип, вспыхнуло пламя. Бычки нехотя занялись, подтапливая под собой снег. Тая снимала, как они горят под пальцами Клавы, и ее собственные пальцы дрожали. Она бы не смогла найти объяснения почему. Это продолжалось ровно двенадцать секунд, а после на них напрыгнул Сван.

– Вы че, бля? Че, бля? Снег, бля? – вопил он, затаптывая и окурки, и свой драгоценный снег тоже затаптывая.

Клава завалилась на бок и осталась лежать под его ногами, чудом уворачиваясь от пинков. Тая отскочила в сторону и застыла, не зная, что делать дальше. Лицо Свана перекосило от ярости, тот-второй-без-имени попытался было его оттащить, но улетел к стене и остался там, даже бутылку подхватил с пола и присосался к ней. Тая снимала все это, сжав телефон в холодной ладони, пока Сван не выхватил ее озверевшим взглядом.

– Телефон убрала, на! – сказал он, подавшись к Тае. – Убрала, сказал.

Тая нажала на «стоп» и медленно засунула телефон в карман. Показала Свану пустые руки. Тот сплюнул куда-то в сторону.

– При мне чтобы такой херни не было, ясно? – сказал он затихшей на полу Клаве. – Вы, утырки, не догнали еще, что это не снег, на… – сплюнул еще раз и пошел к пакету с бухлом, наклонился и начал звякать там.

Клава медленно поднималась с пола. Ее пыльная куртка стала еще грязней, левый мизинец на руке посинел.

– А что тогда? – не удержалась Тая. – Что, если не снег?

Клава глянула на нее испуганно и снова опустилась на пол. Сван отпил портвейн из темной бутылки, осторожно поставил ее на пол.

– Это не снег, это родина.

И тут Тая рассмеялась. Просто не смогла удержать в себе этот едкий смех, даже живот свело. Она смеялась в туповатое лицо Свана, а он шел на нее, не замечая, что опрокинул драгоценную свою бутылку и дешманское пойло полилось по грязному полу. Сван шел и тянул к Тае свои лапищи, а она даже не уворачивалась, просто хохотала, всхлипывая и хватая воздух ртом. Он ударил ее ладонью в грудь, а второй отвесил пощечину. Кожа вспыхнула горячим, смех застрял в горле.