И если моменты «до» Тая еще могла откопать в своей памяти, то сцепка событий «болезнь – смерть» ускользала в глубину памяти, не поймаешь. Оставались факты. Тае было восемь, маме – тридцать два, значит, папе – сорок три. Потом Тае стало девять, папе – сорок четыре, а маме осталось тридцать два. Они были, кажется, в Индии, но это не точно. Папа выступал с докладом на местном форуме по глобализации. О чем он рассказывал, Тая, разумеется, не представляла, но додумывала потом, что тот использовал множество умных слов вроде «суверенитет», «пленарная сессия», «деградация мировых концепций» и «партийная корреляция» – их она почему-то запомнила из вороха обрывков родительских разговоров. А вот какой длины были мамины волосы – нет. И как пахло от нее, и в каких платьях она ходила, и зачем вообще она отправилась на ту случайную прогулку вне программы их пребывания? Деталей Тая не сохранила, только хронологию. Остальное додумала, пока бесконечное количество раз крутила события в голове, наполняя их красками, о подлинности которых могла только фантазировать.

Мама вышла из отеля, взяв с собой Таю, пока папа готовился к докладу. Они прогулялись по променаду вдоль отеля, потом маме захотелось побывать в более аутентичном районе города уже с экскурсоводом, но персонал принимающей стороны не смог найти ей нужного специалиста прямо сразу. Мама расстроилась, вернулась в номер, папа там курил и бросался бумажками в стену. Мама расстроилась еще сильнее. Она отдала Таю местной няне, пообещала вернуться через час – максимум полтора и ушла одна.

Вернулась мама в оговоренный тайминг – уставшая, вспотевшая, но довольная. Папа к тому моменту ушел пить коньяк, сама Тая уснула под присмотром няни. Это их и спасло. Мама не контактировала ни с кем после возвращения, никого не целовала, не обменивалась слюной, слезами и прочими выделениями. Она просто сходила в душ, переоделась в легкую рубашку и прилегла. Первой забила тревогу няня, она заглянула уточнить, будет ли госпожа Ларина ужинать вместе с дочерью. Но уточнять было не у кого – мама уже впала в кому.

Потом скажут, что во время экскурсии она купила бутылку воды. Их предупреждали, что пить можно только бутилированную воду с клеймом на крышке. Но лучше брать ту, что выдают в отеле. Мама не запомнила или просто забила. Лептоспироз, как напишут в свидетельстве о смерти, его Тая нашла среди залежей документов в недрах кладовой.

Она погуглила симптомы: желтуха, лихорадка, интоксикация, почечная недостаточность, поражение ЦНС. Маму нашли стремительно пожелтевшей, горячей, покрытой красной сыпью. С выраженным кровоизлиянием в мозге.

Мама умерла примерно через сутки после того, как ее спецрейсом доставили в Москву. Тая помнила, что дома было одновременно шумно и очень тихо. Что папа ходил по квартире в уличной обуви и забывал закрывать форточки, в которые курил. Постоянно приезжали курьеры с цветами. Мэр города, в котором мама выпила злосчастную воду, прислал официальное письмо с извинениями, где обещался провести дополнительное расследование по следам того, что уже было проведено эпидемиологами. Папа не ответил ему. И цветы велел сразу отвозить на кладбище. В записке, что мама оставила ему перед своей прогулкой, сообщалось, что мама до смерти устала смотреть, как он пыжится произвести впечатление на очередных скучных богачей, ей хочется увидеть что-нибудь стоящее, например цветущий жасмин – настоящий, а не дурацкий чубушник, что им высадили на даче.

Записка тоже была в ворохе документов, обнаруженных в кладовой. Ту дачу папа продал почти сразу. Пыжиться перед богачами он перестал. И цветов дома больше не держали. В нем точно что-то сломалось тогда. Но разобраться в этом восьмилетней Тае было не по плечу. Ее отправили в специальный класс для детей, переживших потерю. Она год ходила на тупые занятия программы по коллективному проживанию. Потом начала драться с ее участниками, и папе осторожно предложили интегрировать Таю в обычную жизнь.