– А ты не видел Терри? – спросила средняя дочь, с которой вообще было трудно разговаривать.

– Терри? – удивился граф.

– Да. Ты ее не видел?

– Нет.

– Что ж, если увидишь, скажи, что Космо хочет прочитать ей второй акт.

Это имя не вызвало у графа радости.

– Космо!

– Да, Космо. Почему ты так говоришь?

– Как?

– Так.

– Нет, как?

– Ну вот так.

– А что? – спросил лорд Шортлендс, открывая карты. – Он пузатый оболтус.

– Ничего подобного!

– Оболтус, – повторил пэр, словно Роже [4], нашедший удачное слово. – Я к нему присмотрелся и знаю, что говорю.

– Он талант, – возразила Клара и вышла, хлопнув дверью, но тут же заглянула в нее и прибавила: – Его пьеса шла девять месяцев.

Лорд Шортлендс не был терпеливым. Ему не нравилось, что дочь уподобляется кукушке в часах. Когда дверь снова открылась, он чуть не закричал, но обнаружил, что входит не Клара, а вальяжный полубог с небольшими баками, несущий на подносе стакан молока. Один из недостатков Аделы состоял в том, что она заставляла отца пить по утрам молоко. Принес его дворецкий.

Природа рассеянна, и лучшее тому доказательство – граф со своим мажордомом. Графа она создала по модели дворецких, дворецкого – по модели графа. Мервин Спинк был высок, вальяжен и важен. Лорд Шортлендс был коренаст и походил на замухрышку. Ни один судья не усомнился бы, кому дать приз за красоту; и граф это понимал. Он отдал бы все свое состояние (сейчас, как мы помним, – два шиллинга восемь пенсов) за то, чтобы поменяться местами со своим слугой.

Тот шествовал по комнате, словно посол, приближающийся к монарху, и бедный граф отвернулся. Он не любил Мервина Спинка. Мы не знаем, любил ли бы он его при благоприятных обстоятельствах, скажем – если бы тот спас его от огня или от воды, но обстоятельства не были благоприятны. Оба они хотели жениться на Элис Пентер. Приятно ли отпрыску гордых графов соперничать с дворецким?

Собственно, это никому не приятно, тем более хозяину замка. У слуги – немалое преимущество, они с кухаркой вечно рядом, тогда как сеньор довольствуется редкими встречами, дрожа при одной мысли о своей старшей дочери Аделе. Кроме того, слуга красив и многоопытен. Он повидал мир, включая Соединенные Штаты. Мало того, у него племянник – актер, не очень известный, правда, на характерных ролях, но сцена – это сцена.

Подумайте о том, что он подражал Спенсеру Трейси [5] и умел делать фокусы, а потом представьте себе, как отнесется к этому живущая в затворе кухарка. Лорд Шортлендс представил, задрожал и издал тот звук, который издает сифон при последнем издыхании.

Будь обстоятельства благоприятны, могли бы прозвучать хоть какие-то фразы, смягчающие отношения между хозяином и слугой, скажем «Доброе утро, Спинк» – «Доброе утро, милорд» или «Ваше молоко, милорд» – «А? О! Спасибо». Но царило молчание. Спинк поставил поднос на столик, граф глядел в окно. Между ними маячил призрак кухарки.

Когда дворецкий удалился, зазвонил телефон. Граф поднял трубку с той осторожностью, которая понятна у человека, разбуженного сладостным тенором.

– Алло, – сказал он.

– Алло, – ответил приятный мужской голос. – Нельзя ли попросить леди Терезу?

– Леди Терезу? Я ее сегодня не видел.

– А с кем я говорю?

– С лордом Шортлендсом.

– Здравствуйте, лорд Шортлендс. Наверное, вы меня забыли. Я Майк Кардинел.

Граф признался, что это имя ему незнакомо.

– Так я и думал. Передайте, пожалуйста, Терри, что я звонил. Всего хорошего.

– До свиданья, – ответил лорд, снова погружаясь в раздумья. Однако на этот раз ему помешала та самая леди Тереза, о которой говорил мужской голос.