2. Общий сбор – 1:15 в кабинете.

Надо же где-то собраться. Кроме того, Огастесу стоит вынуть в кабинете стекло и оставить отметку на мебели, наводя тем самым на мысль, что взломщик проник извне. Граф горячо поддержал эту уловку.

3. Лорд Шортлендс занимается Ворром.

Конкретно – приглашает к себе в спальню и накачивает до тех пор, пока тот не достигнет нужной кондиции. Потом он ведет его в кабинет (1:15). Собравшиеся располагают четвертью часа. Восемь минут уходит на окно и мебель, две – на то, чтобы подняться по лестнице. Пятиминутный зазор необходим, чтобы образумить Огастеса, если в нем проснется совесть.

4. Стэнвуд идет в постель.

И в ней остается, поскольку иначе может тем или иным способом испортить игру.

5. Терри тоже ложится.

Поскольку от волнения она верещит, как целая корзина щенков, да и вообще дело – не женское. (Граф поддержал и это, заметив, что в детективе, который Дезборо подарил ему на день рождения, сыщику серьезно мешает златокудрая Мейбл.)

6. Та же Терри прекращает спорить и подчиняется приказу.

Действительно, спор затянулся, но Майк поставил ее на место, указав, что и у нее – золотистые волосы.

Однако в час ночи Терри лежала здесь же, на тахте, читая второй из трех томов романа Марсии Хаддлстоун «Преданный Перси» (1869). Он валялся на столе, и она его взяла за неимением лучшего. Заметим, что ей удивительно шли пижама, халатик и домашние туфли.

В 1:03 вошел граф, которому тоже шли пижама, халат и туфли. Глаза его, и так вылезавшие от волнения, совсем уподобились улиточьим, когда он увидел дочь.

– Ой господи, Терри! Что ты тут делаешь?

– Читаю, Шорти, чтобы занять время.

– Он же велел тебе идти в постель!

– И то правда. Какой самоуверенный, а? Это мне, в постель! А у тебя неплохие книги. Все, как одна, изданы не позже 1870 года.

– Что-что? А, они не мои, – рассеянно бросил граф, радуясь тому, что сможет замолвить словечко за своего фаворита. – Дядины.

– Он любил викторианские романы?

– Наверное.

– Да и ты их любишь. Этот лежал на столе, чуть ли не раскрытый.

– Его брал Майк. Только что вернул. Говорил, очень помогло, не знаю уж, в каком смысле. Терри, – ловко свернул он, – я о нем немало думал.

– Вот как, Шорти? Ясное дело, он вечно лезет в глаза.

– Знаешь, он мне нравится.

– И себе тоже.

– Посмотри, как он обставил Спинка.

– Ловко, ничего не скажешь.

– Храбр, как лев. Не боится Аделы.

– К чему ты ведешь, мой дорогой?

– Я… э-э… хочу узнать, не переменила ли ты мнения.

– Поня-ятно…

– Так переменила?

– Нет.

Лорд Шортлендс печально помолчал. Все шло хуже, чем он думал.

– А почему? – спросил он.

– Есть причина.

– Какая такая причина? Он – то, что тебе нужно. Богат. Красив. Занятен. И заметь, влюблен, как не знаю кто. Обрати внимание на его взгляд…

– Преданный?

– Вот именно. Ты его сразила наповал.

– А сама не поддаюсь. Это тебя огорчает?

– Естественно.

– Хорошо, я тебе кое-что скажу. Как выразилась бы героиня «Перси», я не осталась равнодушной. Этот самый взгляд пробирает меня до костей.

– Пробирает? – обрадовался лорд.

– В высшей степени. Я чувствую себя так, словно сияет солнце, шляпка, туфли и платье – лучше некуда, и кто-то подарил мне тысячу фунтов.

– Ну вот! В чем же дело?

– Минуточку, Шорти, потерпи. Кроме того, я ощущаю, что у меня нет на эти взгляды эксклюзивных прав.

– Не понял.

– Должно быть, он смотрит точно так же на всех женщин.

– То есть, по-твоему, он… э-э… ветреник?

– Да, если это слово обозначает человека, который ухаживает за каждой мало-мальски приятной девицей.

– Он говорит, что любит тебя с давних пор. Тебе было пятнадцать или сколько там…