И то не факт.

— Ну… здравствуйте еще раз, – Андрей положил инструменты на пол – надо же, и правда ремонтировать дверь пришел. — Лиз, сделай мне кофе, пожалуйста.

И он приблизился к столу.

Андрей Бессмертный, блин.

А я в панике, руки уже не знаю, куда девать – то пальцы за спиной выгибаю, то ладони в кулаки сжимаю – потные, подрагивающие, и все жду скандала.

А он будет – это и ежу понятно.

— Пойдем-ка, выйдем, – процедил папа.

— Папа!

— Идемте, – пожал плечами Андрей, и тут я нашла, куда свои руки девать – кулак ему показала.

Да и мама поддержала – бросила на Булатова хмурый взгляд, и надавила на папины плечи, начав увещевать:

— Мы сюда скандалить приехали разве? Дочка нас после этого вообще на порог не пустит, и права будет – не родственники, а уродственники. Так что пока не поговорим, никаких «давай-ка выйдем».

— Женщина… – начал папа раздраженно, и мама закрыла ему рот ладонью.

Еще и в щеку поцеловала, и папа более-менее расслабился.

Папа у нас главный в семье, мы привыкли. Обычно мама с ним не спорит, но так уж повелось, что изредка мама что-то решает, и если уж решает, то спорить с ней бесполезно – и нам, и отцу. Такой вот патриархат на минималках, и все счастливы.

— Кофе, – напомнил Андрей, и шепотом произнес: — Не трясись, как заяц, Лизка. Все хорошо будет.

— Или не будет, – отвернулась я к шкафчику. — Папа тебя убьет, а мне придется помогать ему скрывать преступление.

— Ты справишься, – хохотнул Андрей, и сел за стол.

Точно. Бессмертный.

— И что это значит? – заговорил папа, а мама встала за его спиной, и положила руки ему на плечи.

Разминает их. Успокаивает.

Папа у меня шебутной, взрывной. Мама говорит, что по молодости он чудил, да и сейчас тоже на многое горазд…

… и шутить любит. Видимо, страсть к весельчакам у меня от мамы. Только сейчас папа не особо весел.

— Я переехал сюда, мы с Лизой соседи, – пояснил Андрей. — Насчет прошлого…

— Насчет прошлого, в котором Лиза плакала? – перебил папа. — Из-за тебя плакала. Много, долго. Попросила из Екатеринбурга ее увезти – трясло ее, я до сих пор помню. У меня филиал, но я плюнул на это, увез семью сразу же, и наезжал иногда по делам. Дочку было страшно одну оставить, я от нее долго не отходил, как и Надя, – кивнул он на маму. — Что ты хочешь сказать? Что прошлое пусть останется в прошлом, а сейчас все по-новому, и можно доводить мою дочь? Опять? С чистого листа?

Андрей опустил глаза, но я успела заметить в них вину. И сожаление.

Я тоже сожалею… только понять себя в этом не могу – я жалею о том, что так убивалась, что доверяла, что расписала нашу с Андреем жизнь на годы вперед. Но о наших с ним отношениях я не жалела никогда.

Мы ругались – не постоянно, но часто. До хрипоты спорили, доводили друг друга, затем мирились. И это было так круто! Нет, я бы и без этих качелей прожила – без ссор, без споров, но только с ним.

— Никита Борисович… – начал Андрей, и папа вздернул брови.

— Давайте спокойно, – напомнила мама, и Андрей кивнул.

Папа сможет сдержаться, интересно? Я ведь ему все выложила – что Андрей не уважал меня, ходил по тусовкам, где, скорее всего, изменял мне. Про разговор этот подслушанный, ставший последней каплей. Обнимала отца и плакала, что не могу в этом городе оставаться. Папа уговаривал хоть неделю подождать – документы забрать, дела по работе перестроить, но я… не могла я в тот момент.

И папа сдался. Забрал нас, и мы уехали, а следующие недели для меня как в тумане были. Даже к психологу меня водили – очень уж родители переживали. И я выкарабкалась.

А тут опять Андрей, чтоб его.