– Как ты можешь, Соня?! – голосила мама. – В чем ты ее обвиняешь?

– Да, Сонь, что я сделала, что ты как бешеная на меня бросаешься? На что ты намекаешь? – ныла Стася, ежась и прилипая к маминому боку. Как ребенок к матери.

Она обняла ее. Не меня. Не свою родную дочь.

Сынок совсем расхныкался, Антон продолжал смотреть волком. Я видела, что он хочет уволочь меня в комнату на разговор, но боялась.

Не Антона, нет, его я не боялась, значала, что не причинит мне вредя.

Разговора хотела избежать. Я была нестабильна, вся на нервах и полна подозрений. И осознавала это.

В таком состоянии я не хотела говорить на эту тему.

И на себя злилась. Да, я сплоховала и виновата, но Стася виновата больше!

Вокруг меня сгущались невидимые, но очень черные тучи, и плелись какие-то интриги, но все вокруг строили невинные и оскорбленные лица, и только я выглядела какой-то ненормальной истеричкой, против которой все ополчились.

Они так и стояли – напротив меня. Единым фронтом.

И даже Антон… Мой любимый муж. Он отстранился. Выглядел чужим. Появилось страшное ощущение, что я его теряю. А я ведь даже еще не объяснилась, он должен меня выслушать, понять.

Я всё же обязана попытаться найти нужные слова, выбрать момент не получится, он требует этого разговора именно сейчас и ждет его.

Я взглянула на него с мольбой, направилась навстречу, а он меня остановил.

– Успокой ребенка.

– Что?

Его слова до меня не доходили. Всё, что я видела, это пустоту в его глазах. На том месте, где раньше сияла безграничная любовь ко мне. Ни единого проблеска больше не осталось. Как же так? Он настолько зол, что эта злость перевешивает всю нашу с ним любовь? Разве так бывает?

– Соня! – прикрикнул муж, и тут я осознала, что ребенок на руках извивается и заходится криком. Орет просто как резаный. Красный, напряженный.

– Дай мне его! – кинулась ко мне мать, наверняка опасаясь, что я его уроню.

– Нет! – я сильнее обхватила ребенка и не давала его. Спрятала в руках, как в коконе, и раненой лисицей смотрела на маму. – Не трогай!

– Иди с мужем поговори, чумная, – психанула мама, – ребенка-то не задави смотри!

– Да, Сонь, идите, мы за Димочкой присмотрим, – еле слышно, как птичка, прочирикала Стася, едва подняв голову от плеч, куда вдавила ее, выражая мнимое извинение. – На, попей водички, – протянула мне стакан.

– Иди ты куда подальше со своей водой! – толкнула я ее так, что стакан выпал из рук и покатился, вода вылилась на паркет.

Стася отпрыгнула и качала головой из стороны в сторону.

– Я знала, знала, что чужая здесь! Что ты меня не любишь! – заревела она белугой. – Только терпишь!

– О господи, Стася! Соня! Что вы устроили? – запричитала мама, кидаясь к своей любимице. – Соня, немедленно извинись! Как ты разговариваешь с сестрой?!

– С сестрой?! – ошалела я. – Она мне не сестра. Мама, ты что? – выпучила я на ее глаза. Они просто из орбит лезли. Когда она стала считать ее моей сестрой?

Стася зарыдала, и мама спрятала ее в своих объятиях. Я с болью в сердце смотрела на них. Как родная мать предпочитает мне чужую девку, приблудную, хитрую. Но никто же не видит, никто же не знает ее планов. Не понимает. А я вот раскусила!

– Моя так называемая сестра, – проговорила я жестко, ловя глазами лица всех своих троих оппонентов, – спит и видит, как занять мое место. Мужа моего хочет.

– Что? – Стася даже плакать перестала и уставилась на меня.

– Ты с ума сошла? – взвизгнула мама.

А я повернулась к побелевшему мужу.

– Что, Тош, не только у меня секреты, да? – говорила я, подергивая сына вверх-вниз в попытках успокоить. – Думал, я не узнаю?