И ему говорить мне о боли?

Истерический смешок срывается с губ — ничего не могу с собой поделать.

Роман разворачивается и идёт прочь, а я не могу поверить, что он снова не стал слушать. В который раз я пытаюсь доказать ему, что не враг, а он просто уходит.

— Умоляю тебя! — кричу вслед, захлёбываясь рыданиями и бегу за мужчиной.

Шолохов садится в свой тонированный внедорожник и отпихивает меня от себя. Едва удаётся сдержать равновесие, чтобы не рухнуть, а он резко заводит машину и выруливает с парковки, оставляя меня одну.

— Ты не можешь так поступить со мной! Не можешь, — на последнем издыхании шепчу себе под нос и понимаю, что обессилела.

Мне бы найти скамейку, чтобы присесть, потому что боюсь растянуться на асфальте. Я должна быть сильной. Ради своей малышки, которая нуждается в матери. В родной матери, а не той размалёванной кукле, которую я видела на фото рядом с ней. Ну какая она мать? Ей и дочь нужна ради красивых снимков.

Наверное…

2. Глава 1. Вероника

Сердце глухо ухает в груди, когда я трясущимися пальцами листаю в телефоне фотографии своей дочери.

Это она.

Моя малышка.

У меня нет никаких сомнений в этом.

Следовало видеть взгляд врача, когда он понял, что я рядом… что всё услышала. В то же мгновение он побледнел и велел мне убираться, а через полчаса меня уволили без объяснения причины. Врач лишь подтвердил догадки о том, что говорил о моём ребёнке. Он испугался. Видно было, как сильно он испугался, что правда раскрыта.

И как не стыдно было хвастаться, что продал ребёнка?

Впрочем, его приятели наверняка такие же. Не впишется паршивая овца в табун породистых лошадей, как ни крути.

Тяжело выдыхаю и улыбаюсь, глядя на девочку, которая больше напоминает игрушечного пупсика. Как красивая разодетая куколка она смотрит в камеру и тянет в ротик пальчик.

Крошка.

Такая маленькая и беспомощная.

Меня пронзает мысль, что я не смогу дать дочери те богатства, которые у неё есть сейчас: дорогие одежды, кровать… Да её детская наверняка стоит дороже моей квартиры, доставшейся от прабабушки.

Телефон звонит, и я устало гляжу на экран.

Мама.

Не могу пока говорить с ней. У мамы и без того скачет давление, а если я скажу, что нашла свою дочь, то она вообще сойдёт с ума. Мама всё равно не поможет мне подобраться к влиятельному человеку, в доме которого растёт моя малышка. Была надежда на Шолохова, но он отказался помогать. И теперь я не знаю, где искать спасение.

Может украсть ребёнка?

Сделать ДНК тест, а потом обнародовать информацию о том, что её у меня украли?

Вот только смогу ли я пробраться в дом, где она живёт?

Наверняка он охраняется так хорошо, что и комар без проверки документов не просочится.

Покачнув головой, пытаюсь отвлечься от мыслей, изъедающих душу.

Телефон перестаёт звонить, и я снова вижу яркое светящееся личико дочери.

На душе становится теплее.

Делаю глоток остывшего зелёного чая и морщусь от терпкости, которую приобрёл напиток, потому что я забыла вытащить пакетик. Во рту всё сводит, и я отставляю кружку, понимая, что пить «это» не смогу. Пишу маме сообщение, что у меня всё в порядке, но пока ответить на её звонок не могу — много работы. Она не знает, что меня уволили. Надеюсь, что и не узнает.

Кто-то зажимает дверной звонок, и противная трель врезается в уши, бьёт по барабанным перепонкам, тревожит душу.

Кому и что потребовалось?

Гостей у меня давненько не было, но почему-то думается, что это коллега с работы, откуда я вылетела со скоростью света. У нас с ней были хорошие отношения, и наверняка она решила пригубить со мной бутылочку вина, перемыть вместе косточки начальству… Вот только мне сейчас не до неё. Можно притвориться, что дома никого нет. Наверное, так будет даже правильнее, но мой гость не планирует отступать так просто и зажимает звонок.