— Тебя обманули. Нас обманули, — всхлипываю и смотрю в янтарные глаза, где так и плещется ненависть. — Я клянусь тебе, что говорю правду. Наша дочь жива. Я слышала всё своими ушами и видела её.

— Если это очередная ложь, ты пожалеешь, что родилась на свет, — рычит бывший, пальцами обхватывая мой подбородок.

Уже жалею, но ему совсем необязательно знать об этом, потому что как только я верну дочь, мы исчезнем из его жизни, ведь однажды он уже предал нас.

— Что тебе известно? С чего ты взяла, что она жива? — спрашивает Шолохов и делает шаг вперёд.

Его пальцы всё ещё на моём лице, и у меня нет ни единого шанса отступить. Продолжаю смотреть в глаза, которые когда-то наполняла нежность, а теперь тьма.

Кромешная, беспросветная, полная безразличия и ненависти.

Такую я никогда раньше не видела.

Уверена, что она не завладеет по-настоящему счастливым человеком. Значит, Шолохов не стал таким после развода со мной. И вряд ли станет. Для счастья нужно куда больше, чем безмерные богатства, особняки и дорогие машины.

— Вчера, — заикаюсь я и дёргаюсь в попытке избавиться от его близости, но Шолохов не отпускает. Он сильнее сжимает мой подбородок, заставляя поморщиться от боли. Больше от душевной, потому что какая-то часть меня всё ещё помнит сильнейшую любовь, пылавшую между нами. Хотя любовь ли это, если забылась так быстро? — Вчера я была на смене и услышала пьяный разговор врача с товарищами. Он признался, что подменил ребёнка. А потом… — Я замолкаю и хватаю ртом воздух. Бывший отпускает меня и делает шаг назад.

Шлейф цитрусовой мужской парфюмерии бьёт в нос, но я никак не реагирую, хоть и хочется сбежать. Этот запах напоминает мне о пережитой боли, об ужасе, с которым я оставалась один на один несколько месяцев, старательно делая вид, что пришла в себя.

— И он назвал твоё имя? Так, Ника? Он сказал, что забрал нашего ребёнка? — повышает голос Шолохов, и люди, проходящие мимо, оглядываются в нашу сторону.

Понимаю, что выгляжу не лучшим образом. У меня слёзы льются по щекам, а я никак не могу унять их. Тяжело. Крайне тяжело взять себя в руки.

— Я нашла женщину, которая сейчас растит нашу дочь… Она выкладывает много фотографий девочки у себя на странице, и я увидела это…

Трясущимися руками достаю телефон из кармана, дрожу, когда нахожу нужный снимок, показываю его бывшему и оголяю собственную шею. Родимое пятно в виде месяца: оно передавалось всем женщинам в нашем поколении. Бывшему мужу хорошо известно это пятно, ведь он так сильно любил покрывать его поцелуями. Горечь вновь заполняет душу болезненными воспоминаниями.

— Быть такого не может, — бормочет Шолохов, а сам запускает пятерню в волосы и взъерошивает их. — Не может! Это игры твоего воспалённого мозга. Это неправда. Ты снова врёшь мне. Нагло врёшь, потому что быть такого не может.

Бывший практически переходит на крик. Я боюсь его, готова провалиться сквозь землю, но держусь ради дочери. Мне нужна его помощь, а ей нужна наша. Я смогу. Снова выдержу его давление, только бы он помог мне. Пусть унизит меня, да хоть перед целым миром — плевать.

— Может. Я говорила тебе, что меня оболгали. Нашу дочь украли, и она у очень опасного человека. Одна я не справлюсь. Помоги мне спасти её и вернуть в семью.

— Нет больше никакой семьи, — огрызается бывший муж и делает несколько шагов назад. — И никогда не будет. Твоё время закончилось. У тебя не вышло заставить меня снова поверить тебе. Смирись, что нашей дочери больше нет, Ника. И прекрати преследовать меня. Слишком больно пропускать всё снова через себя.